Шенкли: Моя история. Предисловие

Друзья! Мы рады сообщить, что Liverbird.ru начинает публикацию перевода автобиографии Билла Шенкли — великого менеджера, который стал легендой не только «Ливерпуля», но и всего футбольного мира. Увидевшая свет в 1976 году, два года спустя увольнения Шенкли из клуба, книга вызвала большой ажиотаж - Шенкли рассказывал не только о своём детстве, карьере игрока и работе тренером, но и о том, что случилось в его отношениях с клубом после увольнения.

Для меня большая честь рассказать вам историю жизни Билла Шенкли – шотландского героя, который делал слонов из мух и людей.

Дисциплина, преданность, страсть и успех – слова, прочно ассоциирующиеся с футбольным фанатиком, который превратил свои мечты в невероятную карьеру, ни разу не потеряв связи с людьми, которые платят на турникетах стадиона.

Билл был человеком, знакомиться с которым нужно было постепенно и аккуратно, учась принимать во внимание его вулканический темперамент. Я могу проиллюстрировать это парой анекдотов.

Первый относится к временам, когда Билл был восхищён американским спецагентом двадцатых Элиотом Нессом в исполнении Роберта Стэка в телесериале «Неприкасаемые».

Спортивный редактор Daily Express отправил меня на «Энфилд» наутро после поражения «Ливерпуля» от «Лестер Сити» в Кубке Англии. Моей задачей было разузнать об инциденте со звёздным форвардом Роджером Хантом, который бросил свою красную майку в сторону скамейки запасных после того, как удостоился чести стать первым в истории клуба заменённым игроком.

Был холодный и серый день, я был одет в клетчатое пальто с меховым воротником. Когда я подошёл к узкому коридору, ведущему к окну справок на старом стадионе «Ливерпуля», из своего офиса вышел секретарь клуба Питер Робинсон.

«Надеюсь, ты тут не с той миссией, что я думаю», - сказал он. Я сказал, что так и есть. Он улыбнулся и ответил: «Ну, я не буду сам тебя выгонять, оставлю это Биллу».

Билл несколько раз промелькнул в коридоре, переходя из кабинета в кабинет, пока наконец не остановился и спросил: «Вы ждёте кого-то?» Я ответил, что жду его.

«Чем могу быть полезен?»

«Насчёт вчерашнего…»

«Вчерашнего? Что насчёт вчерашнего?»

«Роджер Хант…»

Это вызвало извержение вулкана – оно началось с обвиняющего «Пришли сюда обсуждать одного их моих игроков, так?» и продолжилось целой пьесой с грозящим пальцем, наступлением и отходом.

Билл грозил пальцем и наступал – из коридора в фойе, через кухню и снова в фойе – а я отступал и пятился, и сбежал в итоге через главный вход, постоянно извиняясь: «Окей, Билл, окей». Позже, когда другие журналисты пришли к нему все вместе, он сказал им: «Этот ваш Робертс был тут утром, я отправил его восвояси – прямо в этом его „неприкасаемом“ пальто!»

Несколько лет спустя Томми Смит уехал с «Хайбери» после того, как не попал в состав «Ливерпуля» на матч с «Арсеналом». Я снова был бесстрашным следователем, но на этот раз я был готов.

Реконструкция на стадионе была завершена. Я нашёл Билла в душе в тренерском штабе. «Что вас сюда привело?» - многозначительно спросил он. «Просто проходил мимо», - соврал я. Пока он вытирался, мы поговорили об автобиографии сэра Мэтта Басби, Soccer at the Top, которая должна была быть опубликована вскоре. Потом мы переместились в офис Билла и обсудили Стэна Каллиса, Тома Финни и разных других личностей.

«Выпьем-ка чаю», - решил Билл, и мы снова вернулись в штаб, где он наполнил электрический чайник и включил его в розетку, добавив по ходу ещё несколько слов о Стэне Каллисе.

Когда чай был готов, Билл разлил его по чашкам и спросил: «Сахару?»

«Нет, спасибо», - ответил я.

«Молока?»

«Пожалуйста».

Мой чай превращался из чёрного в коричневый, и он вдруг сказал: «Я полагаю, что вы хотите услышать что-нибудь насчёт Томми Смита».

Острожное поведение, однако, не гарантировало иммунитета от вспыльчивого нрава Билла. На неделе перед полуфиналом Кубка Англии против «Эвертона» в 1971 оба клуба играли в Европе: «Ливерпуль» в Мюнхене с «Баварией» в Кубке УЕФА, а «Эвертон» в Афинах с «Панатинаикосом» в Европейском кубке. Ещё до отъезда «Ливерпуля» в Германию Билл возмущался, потому что матч «Эвертона» был на день раньше, что он считал преимуществом для «Эвертона» в их подготовке к Кубку.

Потом, хуже того, матч «Ливерпуля» отложили из-за ночной метели, и Билл сказал игрокам собираться, чтобы лететь домой. Питер Робинсон объяснил, что они должны остаться на случай, если поле будет пригодно для игры на следующий день, и заставил Билла связаться с УЕФА, которые подтвердили существование такого правила. Матч состоялся на день позже запланированного.

Все английские газеты растиражировали историю о том, как Билл сказал игрокам собираться после изначальной отсрочки. Когда мы ждали обратного рейса в аэропорту Мюнхена, Билл внезапно подошёл ко мне с отрядом фанатов «Ливерпуля». Один из них сказал ему, что Daily Express напечатали, будто Билла отговорили отказываться от Европы.

Кто-то кричал «Скажи ему, Билл!», и они надвигались на меня, Билл и толпа болельщиков. Я не сделал ничего плохого, и я никогда не испытывал такого облегчения от объявления о посадке на самолёт.

Билл ссорился почти со всеми футбольными журналистами, работавшими на матчах его команды, но он никогда не таил обиды и был в хороших отношениях с медиа, которые упивались его эксцентричностью.

Я был в восторге, когда Билл согласился работать со мной над этой автобиографией, и скучные моменты были редкостью в этом процессе. Мы встречались в его скромном, но гостеприимном доме в Уэст Дерби, недалеко от тренировочной базы «Эвертона». Часто, когда я приходил, он уже ждал меня у двери, приветствуя меня ремаркой вроде «Я знал, что это ты, Джон – я тебя почуял!»

Чаще всего Билл был одет в красный тренировочный костюм, только вернувшись с тренировки. Однажды я спросил его, как он себя чувствует – он потёр колено и сказал «Немного болит, но я буду в порядке, чтобы сыграть завтра». Он говорил об игре пять-на-пять в команде Джонни Морриси, бывшего игрока «Ливерпуля» и «Эвертона». Было ощущение, что Билл никогда не переставал думать о себе как об игроке.

Однажды он держал в руках экземпляр Daily Express, чтобы обсудить историю с последней полосы. Он достал из кармана пару очков и в ответ на мой удивлённый взгляд объяснил: «Я вернулся с матча на „Энфилде“ и сказал Несси [жене]: „Судья сегодня назначил пенальти против „Ливерпуля“, и знаешь что? Я с ним согласился“. Несс сказала мне: „Если ты начал соглашаться с судьёй, Билл, тебе пора приобрести очки!“».

Рассказывая о первых месяцах в «Ливерпуле», Билл говорил, что трава на тренировочной базе в Мелвуде была такой высокой, что Джимми Мелиа мог пробежать мимо, и вы бы его не заметили. Он добавил, что после пары тренировок Мелиа заявил: «Мы никогда так не наслаждались тренировками!» Наклонившись к моему кассетному диктофону, Билл доверительно сказал машинке, прикрыв рот рукой: «Джимми Мелиа получает много внимания!»

Несси обеспечивала нас полными чайниками чая, и единственным недостатком работы у Билла дома было то, что наши обсуждения часто прерывались телефонными звонками. Один раз, проходя через комнату с футбольным ежегодником, чтобы продолжить разговор по телефону, Билл бросил мне: «Я руковожу всеми футбольными клубами в стране!»

Близко узнав Билла и его настроения в успехах и неудачах, я был очарован рассказами о его родине, так что я поехал в Шотландию, чтобы увидеть всё своими глазами.

Старик Джон Шенкли рассказывал своей семье о священнике по имени Педен, который предсказал, что конец света будет близок, когда у церкви в Гленбаке не будет крыши и овцы станут бродить у алтаря.

В мае 1976 я нашёл серую каменную церковь заброшенной и заросшей мхом. Внутри была паства из еды для животных (склад местного фермера) и святилище для кур, и овцы бродили недалеко от дверей. Крыша была на месте только потому, что местному жителю Дэвиду Кроуфорду не дали разрешения разобрать её и пустить брус на другие дела.

Дэвид был нездоров и скучал по компании друзей, которые переехали в Мьюиркирк, в трёх милях от Гленбака по дороге в Эр. В феврале 1976 года он решил присоединиться к ним, и вместе со своей женой Элизабет покинул коттедж Роуэнбэнк.

Элизабет, дочь Джона Шенкли и сестра человека, чью историю вы читаете, была последним ребёнком Гленбака. Не более двадцати человек, все не родившиеся здесь, занимали оставшиеся в деревне двенадцать домов. Элизабет, которая заплатила за Роуэнбэнк пятьдесят фунтов в 1939 году, было уже семьдесят лет.

«Нужно ли мне рассказывать вам, как мы с мужем себя чувствуем, проведя всю жизнь в Гленбаке и тридцать семь замужних лет в одном доме?» - сказала она. «Мы поплакали в эти дни, но наши счастливые воспоминания никогда нас не покинут».

В 1870-ых индустриальная революция привела людей в холмистую сельскую местность посреди Шотландии. Тут и до этого были свинцовые рудники, но именно потребность в угле вдохнула в Гленбак жизнь – одно время население составляло 1200 человек.

Гленбак вырос и пришёл в упадок вместе с горнодобывающей промышленностью, пока не стал призраком в холмах, бессмысленным изгибом трассы А70.

Дорога к деревне следовала вдоль берега спокойного озера Гленбак длиной в три четверти мили, мимо предупреждающего знака о соблюдении скоростного режима. Узкое шоссе вилось между покрытыми шрамами холмами, мимо коттеджа Кроуфордов, и справа возникали руины – суровые надгробия в долине забытых могил.

Сначала – старая школа и журчащий родник рядом. К стене был прислонён старый велосипед, и неизбежные овцы бродили по заднему двору.

Фасад здания понёс значительный урон: первое окно было заколочено, второе, побольше, разбито наверху, третье разбито в двух местах, а четвёртое являло собой зияющую дыру без каких-либо следов рамы.

Внутри, где когда-то дети боролись с математикой и грамматикой и внимали историям о шотландских героях, образование уступило место питанию домашнего скота.

Далее располагались мрачный покинутый дом священника и церковь, прекрасная в своей заброшенности, с несколькими деревьями в роли верных дозорных. Над закрытыми за висячий замок железными воротами как бы насмехались обломки разрушенной стены и брешь, ведущая на заросший кустарником склон. Здесь же – небольшой каменный монумент с гравировкой: «Возведён жителями Гленбака в ознаменование шестидесятого года правления Её Величества. 22 июня 1897».

В отличие от скромного монумента выдающаяся плита под окнами церкви гласила: «Этот камень установлен здесь Чарльзом Хауотсоном в память о благородной жизни и геройской смерти Джона Брауна, Ричарда Кэмерона и других, убитых (1680-85) в этих мученических районах за верность делу Христа в церкви и государстве. Эта церковь открыта для публики 16 июля 1882».

Мемориал, как и многие другие, усеявшие эти холмы, относился к временам Реставрации и вспоминал убитых участников ковенантского движения.

Возле церкви был бывший дом школьного учителя, ныне занятый владельцем частной шахты, а за ним – пустое пространство, заросшее травой, где когда-то располагались коттеджи Охенстеллах, в просторечии Обезьянья улица. Один из этих коттеджей служил домом для Джона и Барбары Шенкли и их большой семьи. Фундаменты домов, разбитых и растащенных на кирпичи для строительства дорог, ещё были видны в карликовых травяных джунглях.

Пространство резко заканчивалось у ещё одного брошенного здания – старого деревенского клуба, когда-то бывшего сердцем общины, центром дебатов и развлечений. Теперь и он стал очередным фермерским строением, ориентиром для овец, пасущихся у подножия холма.

Через дорогу от этого запустения располагались автобусная остановка, каменная стена, ручеёк, телеграфный столб, заржавевшие остатки качелей и холмы до самого горизонта. Глазам странника представал самый большой обман Гленбака – эта болотистая земля, по колено заросшая камышом, на самом деле была стадионом «Бёрнсайд Парк», когда-то служившим домашней ареной для местных футболистов – клуба «Черрипикерс».

«Черрипикерс»? Клуб был основан в конце 1870-ых Эдвардом Боуном, Уильямом Брауном и другими. Изначально он назывался «Гленбак Атлетик» и играл в белых майках и чёрных шортах. Их первое поле было потеряно, когда одна из шахт оказалась затоплена. Второе было на склоне холма. Позднее было решено, что Бёрнсайд был самым ровным куском земли в деревне.

Название клуба сменилось на рубеже веков, когда кличка «Черрипикерс» была принята официально. Причины появления этого имени несколько туманны, хотя оно намекает на 11-ый гусарский полк и их вишнёвые бриджи. Полк получил кличку «Черрипикерс» во время Пиренейской войны в Испании.

В Гленбаке рассказывали историю, как Том Мензис с братом в детстве маршировали по улицам в своих кепках и заявляли, что они – «черрипикерс». Другая легенда гласила, что деревенские ребята вечерами собирались возле магазина Милликена и разговаривали в основном про футбол. В один летний вечер во дворе была большая корзина вишни, и когда ребята разошлись по домам, корзина была совершенно пуста. Что бы то ни было, одно точно – мужчины из Гленбака и Мьюркерка служили в 11-ом полку во время Бурской войны в 1900.

Клуб управлялся выбираемым комитетом, и Джон Шенкли был тесно связан с делами команды, которая превратилась в легенду шотландского молодёжного футбола. Это был семейный клуб, где фамилии вроде Тейта, Боуна, Нокса, Мензиса и Уоллеса постоянно повторялись, так что большинство игроков носили клички. Однажды у них была линия полузащиты, состоявшая из Буша Мензиса, Пуша Мензиса и Бисквитного Блайта.

Пятьдесят игроков из Гленбака стали профессиональными футболистами, включая пятерых братьев Шенкли – Алека («Эр Юнайтед» и «Клайд»), Джеймса («Портсмут», «Карлайл», «Шеффилд Юнайтед», «Саутенд Юнайтед» и «Барроу»), Джона («Портсмут», «Блэкпул» и «Аллоа»), Боба («Аллоа», «Танбридж Уэллс» и «Фолкерк») и Билла («Карлайл» и «Престон»).

Билл, который был на просмотре у «Черрипикерс» в самом конце их существования, был одним из пяти игроков из Гленбака, которым довелось сыграть за сборную Шотландии. Остальные – Уильям Мьюир, Алек Браун, Джордж Хэлли и Джон Кросби. Билл был самым успешным из них, тринадцать раз выйдя на поле за Шотландию между 1938 и 1943 (пять раз в мирное время и восемь в военных матчах). Его брат Боб играл за сборную Шотландской Лиги.

«Сэнди» Тейт и «Сэнди» Браун оба играли за «Тоттенхэм Хотспур», когда те выиграли Кубок Англии в 1901 году, не будучи клубом Лиги. Браун при этом стал первым в истории игроком, забившим во всех раундах турнира.

Стена напротив церкви когда-то была выгодной позицией для наблюдения за матчами «Черрипикерс», и отсюда звучали предложения бросить рефери в ручей (и иногда эти предложения претворялись в жизнь). Теперь там был только висящий на телеграфном столбе почтовый ящик времён Георга VI. Чуть далее по левой стороне располагалась телефонная будка – прямо напротив дороги к тому, что осталось от местных шахт.

Находящаяся за холмом шахта Виадук ещё давала около 150 тонн угля в день, а здесь производство было менее амбициозным – всего тринадцать человек, четыре в забое и сорок тонн угля в день.

Знак «Шахта Грассхилл» косо висел на ржавом столбе, клонящемся к земле. Название повторялось белыми буквами на куске угольно-чёрной ткани, лежащем между валуном и выброшенной пустой бутылкой с этикеткой «Bell’s Old Skotch Whisky».

Платформа для взвешивания примостилась рядом со старой хижиной, и тропинка вилась мимо куч шлака туда, где Билл Шенкли начинал свою трудовую жизнь. Карьер был заполнен водой, но выше на холме, за ржавыми механизмами и горой покрышек, была шахта, где шестидесятитрёхлетний Джим Шорт, в стальном шлеме с лампой, всё ещё трудился над мотором, который поднимал вагонетки с углём.

Джим переехал из Гленбака в Мьюиркирк в 1951 году. «Мне пришлось уехать, потому что мой дом снесли», - сказал он.

Он вырос рядом с семьёй Шенкли, ходил с Биллом в школу и работал с ним в карьере.

«Тогда он был таким же, как и сейчас: выносливым и предприимчивым», - вспоминал Джим. «Если у него была цель, он всегда достигал её».

С Грассхилла Гленбак ещё более походил на мертвеца, но Джиму всё равно нравилось бывать тут. «Я как-то был безработным три года», - вспоминал он, «и я проводил почти все дни тут, шёл семь миль из Мьюркерка и семь миль обратно. Ностальгия, знаете ли».

Мы стояли возле ручья Стоттенклоф, притока реки Эр. «Роберт Бёрнс писал о реке в волнах или о наводнении», - сказал Джим. «И Эр от Гленбака до Раттон-ки весь в море превратится из реки» [пер. Д. Смирнов-Садовский].

Вид деревни в 1976 году наверняка расстроил бы поэта и побудил бы его написать наполненный сожалением стих.

Но так было не всегда.

Когда-то долина была полна людьми и являла собой другие слова Робби:

Была бы искра вдохновенья, 
И это всё моё ученье. [пер. Ю. Князев]

Фотографии - ayrshirehistory.com, abandonedcommunities.co.uk, heraldscotland.com