Автобиография Крэйга Беллами. Глава 7. В ад и обратно

В «Норвиче» тоже были то спады, то подъёмы. Я отлично начал тот сезон 1998/99, но через пару месяцев после победного гола за Уэльс в ворота Дании в Копенгагене я получил первую серьёзную травму в своей карьере. Как и другие жертвы до и после меня, я играл против Кевина Муската [бывший австралийский защитник, известный своей грязной манерой игры - прим. пер.], и без последствий не обошлось.

В то время многие игроки того уровня много трепались, болтали. Футболистам, находящимся на вершине, не нужно разговаривать, ведь они уверены в своих способностях, но в Чемпионшипе были распространены угрозы сломать ноги. Их можно было услышать как перед игрой, так и во время неё.

Угрожать игроку означало испытать его, проверить, может ли он справиться с этим ментально. Это могло дать непримечательному защитнику такое преимущество над умным нападающим, какое по-другому ему было не заполучить.

Такое случалось со мной несколько раз. В феврале 1999 мы играли против «Бёри» на «Гигг Лейн», и, когда я выходил на разминку перед игрой, парень по имени Даррен Баллок слонялся по туннелю без дела. Рядом с ним был какой-то его кореш-скинхед, и они выглядели агрессивно. «Эй, Беллами», — услышал я от одного из них, проходя мимо, — «сегодня тебе сломают ноги».

Похоже, их отправили туда специально, чтобы создавать проблемы. К счастью для меня, Баллок недолго находился поблизости, чтобы причинить мне вред — его удалили с поля спустя 11 минут за пляски на голове Питера Гранта. Никогда в жизни не чувствовал большего облегчения. Для Баллока эта игра была дебютной в домашних стенах - хорошее первое впечатление он о себе оставил!

Скинхед всё ещё находился на поле, но без своего приятеля он не был особо храбрым. Позже, через четверть часа, я забил гол. Я не собирался прятаться в панцирь, быть запуганным. Меня легко было вывести из себя в то время, но я знал, против чего я шёл, и что есть только один способ борьбы с этим. Я разговаривал с ними так, как они говорили со мной. Хоть я и был мал и новичком на сцене, но я не собирался позволять кому-то обращаться со мной, как с дерьмом.

Как бы то ни было, к тому времени наше знакомство с Мускатом уже состоялось. Он был неподдельным. После встречи с ним, другие игроки уже не пугали. В те дни он играл за «Вулверхэмптон», и в середине декабря 1998 года мы приехали к ним на «Молино». Мы неплохо начали матч и повели в счёте. Толпа настроилась по-враждебному, безжалостно, и игроки «Вулвс» отреагировали на это.

Уже в то время Мускат был известен. Десятью месяцами ранее он фактически завершил карьеру Мэтти Холмса из «Чарльтона», совершив на нём такой жёсткий фол, что проводивший операцию хирург сказал, что ему повезло, что его ногу не придётся ампутировать. Холмс перенёс серию операций, но так и не смог вернуться в большой футбол. Впоследствии за принесённые увечья он отсудил у Муската 250 тысяч фунтов.

А несколькими годами позже жутким эхом того, что произошло со мной на «Гигг Лейн», Мускат сказал Эшли Янгу из «Уотфорда», когда тот разминался перед своим дебютным матчем, что сломает ему ноги, если тот обведёт его. Так же, как получилось тогда с Баллоком, Муската выгнали с поля за топтание на ком-то ещё до того, как у него появился бы шанс обратить своё снимание на молодого парня, прокладывающего себе путь в игре.

Мускат собрал длинный, длинный послужной список к тому моменту, как завершил свою карьеру в Австралии, заработав 8-матчевый бан за уродливый удар в колено Адриана Зара из «Мельбурн Харт». Это случилось в 2011, через 13 лет сумасшедших отборов после того самого на «Молино», когда он причинил вред мне. «Скорее всего, он самый ненавидимый человек в футболе», — сказал как-то о нём Мартин Грэнджер из «Бирмингема».

Во время матча с «волками» я получил раннее предупреждение, когда Мускат налетел на меня шипами. Я увернулся от удара и посмотрел на судью, полагая, что, может быть, он что-нибудь предпримет насчёт такого столкновения, но он ничего не сделал. Он знал, что толпа была на стороне Муската, потому что мы выигрывали, и в паре моментов решения были приняты не в пользу «Вулвс», так что он больше не хотел провоцировать болельщиков на глум и шиканье.

Люди вроде Муската умны. Они знают, что из таких ситуаций могут выйти сухими из воды, потому что рефери напуган. После того как я избежал столкновения с ним в первый раз, Мускат сказал мне, что всё равно достанет меня. И он сдержал слово. Во втором тайме я оказался рядом с ним в его зоне, когда он был с мячом, и, как только мы приблизились друг к другу, его нога прошла над мячом и он ударил меня в колено. Оно тут же сильно распухло, и я понял, что у меня проблемы.

Все остановились, но судья запаниковал. Он не знал, что делать, потому что ему пришлось бы назначать пенальти, и он просто продолжил игру. Брюс Риох, который был жёстким игроком в своё время, был в таком ужасе от этого стыка, что выбежал на поле, пытаясь остановить игру и протестуя в адрес лайнсмена. Нашим членам тренерского штаба пришлось сдерживать его.

Меня отвели в медицинское помещение «Вулвс». После матча игроки «волков» Карл Робинсон и Кейт Кёрл пришли проведать меня. Мускат не пришёл. Некоторые игроки имеют репутацию жёстких, другие могут надавать по шее, и приходится держать удар. В большинстве игр так и происходит. Но когда кто-то находит проблемы так часто, как это делал он, это делает их просто людьми с другой планеты, это не нормально.

Я слышал, что вне поля он славный парень. Может, и так, но если он человек, имеющий хоть какую-то совесть, последствия всего того, что он сделал, однажды ударят по нему. Мне повезло: после операции я был вне игры пару месяцев. Мне сделали пункцию колена в том месте, куда сверлом вошла бутса Муската, но в сравнении с Мэтти Холмсом, мне здорово повезло.

Тем не менее, это восстановление было самым болезненным из всех, которые у меня когда-либо были. В конце концов, я оказался в агонии. Операция заключалась в том, чтобы проникнуть внутрь раны и прочистить её, чтобы избежать риска инфекции. Восстановление проходило как обычно, и слишком большие нагрузки сначала не разрешались. Это была моя первая травма, и я потерял много мышц в ноге.

Я торопился вернуться. Пару месяцев спустя кто-то из «Бёри» снова угрожал сломать мне ноги. Я справился, но моё колено чувствовало себя не так, как должно было. Ещё через пару недель я потянул бедро и всё ещё продолжал играть. Я прихрамывал, но когда в таком возрасте тебе говорят, что нужно выходить и играть, ты выходишь и играешь. И я ждал, что случится что-нибудь нехорошее.

Тот сезон я завершил одним-двумя голами, забив в итоге 19 мячей, но я находился не в лучших кондициях. Мы финишировали чуть ниже зоны плей-офф, и когда я вернулся домой в Кардифф после разгрома с Уэльсом от Италии и последующим поражением от Дании, я думал, что лето позволит моему колену восстановиться и что я вернусь в «Норвич» как новенький.

Когда началась предсезонка, моё колено всё ещё болело, и я был в унынии. В то время ходили разговоры, что «шпоры», которых тогда возглавлял Джордж Грэм, собирались сделать «Норвичу» предложение насчёт меня, и, хоть я и знал, что моё колено было не в порядке, мне льстило, что команда из Премьер-лиги хочет подписать меня.

Я взялся за тренировки. Мы играли товарищеский матч с «Саутенд Юнайтед» на «Рутс Холл», и всё было вполне обыденно. Большую часть игры я провёл на флангах. Потом кто-то выдал на меня длинный пас, и я погнался за мячом к углу поля. Я помню, как болела нога и как я думал о волдырях на ней в тот момент, когда гнался за мячом.

Краем глаза я увидел парня, бежавшего на меня слева, и подумал, что смогу сбросить его. Я находился намного впереди него и должен был быть первым на мяче, но он сделал что-то, чего я не ожидал. Вместо попыток отобрать мяч, он попытался атаковать меня. Отбор был не такой уж грубый, и не было его вины в нём, но это был фол и фол совсем не нужный.

Из-за того, что контакт был для меня неожиданным, моя левая нога оставалась устойчивой, и, когда случилось столкновение, я услышал щелчок в ней. Своим весом он толкнул мою ногу, и я упал на землю. Я сразу почувствовал боль. Эта было моё левое колено, то самое, с которым я стал испытывать проблемы после столкновения с Мускатом. И сейчас я думаю о том, мог ли я избежать травмы в Саутенде, если бы мышцы колена восстановились должным образом. Этого уже не узнать.

В клубе хотели, чтобы я прошёл медобследование, поэтому физиотерапевт «Норвича» Тим Шеппард отвёз меня в госпиталь Университета Саутенда, который находился всего в миле от стадиона. Был вечер пятницы, и я сидел там в форме «Норвича» среди пьяных со своим опухшим коленом. Можете себе представить эту картину — не очень приятно. Мне сделали рентген, но ничего определённого он не показал. Я думал, что со мной всё в порядке.

В течение ночи моё колено распухло ещё сильнее, но я всё ещё не придавал этому значения. Днём я пошёл к специалисту в частную клинику в «Норвиче», и там они взглянули на движения колена. Я слышал, как они разговаривали, и один из них упомянул что-то вроде «от шести до восьми». Я подумал: «О, нет, я не могу вылететь на шесть-восемь недель!». Я сразу подумал об интересе «Тоттенхэма» ко мне. Шесть-восемь недель отсутствия разрушили бы любой трансфер.

А потом они сказали, что у меня разрыв крестообразных связок. Это были не шесть-восемь недель — а шесть-восемь месяцев. Тогда я получил действительно тяжёлый удар.

Клэр и Эллис приехали забрать меня из клиники, и они не знали, что говорить или делать. Мы сели в машину Тима Шеппарда, чтобы меня отвезли обратно домой. Я был сильно подавлен.

«Я знаю, каким сильным ударом это должно быть», — сказал Тим, — «но посмотри лучше на заднее сиденье. Вот что важно».

Эллис сидел там в своём детском сиденье, и, хоть тогда я и не осознавал, что Тим говорил, я знал, что он был прав. Я в тот момент не хотел, чтобы кто-то что-то говорил. По дороге назад я просто молчал. Я думал, что это может быть конец моей карьеры, и не знал, смогу ли я вернуться. Я знал, что у Алана Ширера и Дина Сондерса были травмы крестов и что они оба вернулись. Это немного успокаивало меня.

Мне пришлось ждать операции около недели, и мне было жалко себя. Я звонил людям, и они не знали, что говорить. Я боялся, что проснусь после операции и хирург встанет перед моей кроватью и скажет, что всё прошло не так, как они планировали, и что я больше никогда не смогу снова играть в футбол.

Но этого не произошло. Меня прооперировали, и хирург Дэвид Денди сказал, что при правильной реабилитации я смогу продолжить свою карьеру. Это было здорово: я решил, что стану ещё лучше, когда вернусь. Было много вещей, над которыми я мог начинать работать почти сразу же, например, верхняя часть тела, и когда через пять дней я вышел из госпиталя, то дал зарок, что буду примерным пациентом.

Я приступил к восстановлению в «Норвиче», но у нас был всего один физиотерапевт, а у Тима Шеппарда была целая команды игроков, за которыми нужно было присматривать. Я знал, что мне нужно было работать. Меня нужно было подталкивать, но в начале процесса моего восстановления меня часто оставляли одного. Меня стала засасывать депрессия. Я чувствовал, что никто больше не заботится обо мне. Я больше не был игроком и чувствовал, что никому нет до меня дела.

Когда игроки выбирались куда-нибудь вечерами, я шёл с ними. Но я был на костылях и не чувствовал, что могу быть частью чего-то. Дело дошло до того, что мне не хотелось идти на тренировочную площадку, если там были другие, здоровые игроки. Поэтому я стал приходить делать свою работу после того, как они уходили домой.

Иногда игроки могут быть бестактными. Иногда - бесчувственными. Иногда - недоброжелательными. Мы как-то проводили вечер в городе с другими игроками, и один из старших игроков по имени Нил Адамс принял на грудь. Потом он повернулся ко мне.

«Вот с тобой и покончено», - сказал он. «Всё кончено. Твоя карьера завершена. Ты не вернёшься прежним игроком».

Может, он хотел застебать меня или показаться весельчаком, но я до сих пор помню тот момент. Я думал: «Хорошо, это мы ещё посмотрим». Я закрылся ото всех. Даже от Клэр и Эллиса. Всё было как в тумане. Пол Гаскойн перенёс такую же операцию и уже никогда не выглядел прежним после неё. Всевозможные чёрные мысли наполнили меня.

Я утешал себя тем фактом, что я был ещё молод. Я отчаянно надеялся, что вся моя реабилитационная работа не пройдёт зря. Я уговорил себя, что смогу вернуться быстрее. Я настроился на то, чтобы думать только о позитивных вещах. Но мне также нужно было принести жертву - изолироваться ото всех. Мне нужен был такой целеустремлённый подход. В противном случае, думаю, я бы не прошёл через всё это.

Через некоторое время я купил тренажёр для ног Technogym и поставил его в своём гараже в доме в Норвиче. Я занимался каждый вечер перед отходом ко сну, всё время наращивал мышцы ног, пытаясь убедиться, что в них нет слабых мест. Я делал всё, чтобы защитить себя от того, чтобы снова проходить через всё это.

Я пришёл заниматься на тренажёре даже на Рождество. Я думал, что запомню всё это на всю карьеру и что эта жертва стоит того. Но и после Рождества я чувствовал, что не получаю нужного мне в «Норвиче» внимания. Мне хотелось ускорить своё восстановление, хотелось заткнуть людей вроде Нила Адамса сразу, как только я вернусь. Я хотел показать всем уже тогда, что я всё так же хорош, как был всегда.

Поэтому я отправился в Кардифф и встретился со знаменитым хирургом по имени Джон Фэрклаф, который работал с регбийной сборной Уэльса и расположился в «Ортопедическом Центре Кардиффа и Уэйл» в госпитале Лландо. Я прошёл осмотр, и он сказал мне, что дела идут хорошо, хотя могли бы идти ещё лучше. Он порекомендовал обратиться к парню по имени Тим Аттер, который потом стал физиотерапевтом регбийной команды «Кардифф Блюз».

Мы стали работать по три раза в день, и, хоть в «Норвиче» не очень хотели отпускать меня в Кардифф, они вскоре изменили своё мнение, когда поняли, насколько я сосредоточен. Мы с Тимом работали пару месяцев, и как только я стал способным бегать и работать вне помещения, я вернулся в «Норвич», чтобы начать следующий этап реабилитации.

Я не следил за играми «Норвича» так, как мне следовало бы, потому что оставаться вне игры было больно. Их дела шли не очень хорошо, и от этого я чувствовал себя виноватым ещё больше. Каждый раз, когда я приходил на матчи на «Кэрроу Роуд», люди спрашивали меня, когда я вернусь. Это были просто пытки для меня.

На это также была и другая причина. Я просто не люблю ходить смотреть матчи. Одно дело - готовить себя к игре, находясь в раздевалке, внутри того замкнутого пузыря, в котором живут игроки. Ты можешь быть сосредоточенным на том, что ты делаешь, и не особо беспокоиться обо всём том, что окружает игру. Но когда ты вытаскиваешь себя из пузыря, когда сидишь на трибуне, слышишь толпу и осознаёшь их ожидания, это может обескуражить.

Ты сидишь вместе с болельщиками и осознаёшь, какая ответственность лежит на тебе. Невозможно избежать того, что всё, что происходит на поле, очень важно для них, и что они надеются на тебя. Я чувствовал, что если насмотрюсь на эту сторону игры, давление может добраться до меня, поэтому я стал меньше ходить на матчи.

Когда я вернулся в «Норвич» после работы с Тимом Аттером, то начал принимать участие в некоторых тренировочных сессиях. Я стал замечать изменения в своём колене: оно было не совсем как новое, но очевидно в куда лучшем состоянии, чем после травмы. Мускат нанёс мне удар, но я чувствовал, что оно стало сильнее, чувствовал, что работа, проделанная мной, дала плоды.

Я скучал по футболу. Его забрали у меня, и теперь, когда я был так близок к возвращению, у меня было ещё больше решимости добиться успеха. Я не чувствовал себя уязвимым. В апреле я сыграл матч в составе резервной команды против «Кембридж Юнайтед», и это казалось огромным шагом вперёд. Мой отец пришёл посмотреть на игру, также пришли и некоторые болельщики «Норвича», что много для меня значило.

Я вступил в несколько жёстких отборов - мне хотелось показать людям, что я не собирался осторожничать и беречь себя. Я отыграл только половину матча, но чувствовал себя великолепно. Фил Малрин, один из моих одноклубников, перенёс двойной перелом ноги через пару месяцев после моей травмы в Саутенде, и мы оба совершили камбэки в одно и то же время. За время нашего восстановления мы стали хорошими друзьями, помогали друг другу выкарабкаться. Я чувствовал в нём то же облегчение, какое было и у меня.

После игры несколько игроков резервной команды организовали вечеринку в нашу с Филом честь, и для нас обоих это было большим триумфом. Травма - это враг каждого футболиста, и бой с ним труден, потому что он не ведётся в центре внимания. Никто не видит работы, которую ты делаешь, никто не знает, как упорно ты трудишься, никто не знает о страхах, подкрадывающихся к тебе.

Я был вне игры так долго, что к тому моменту, как я снова стал здоров, Брюс Риох покинул клуб. У нас был очередной разочаровывающий сезон, в котором наш темп и рядом не стоял с «Чарльтоном» или «Манчестер Сити», и в марте Риох ушёл в отставку. Его место на временной основе занял Брайан Гамильтон и именно он был во главе команды, когда девять месяцев спустя я оформил свой камбэк в первую команду в матче против «Порт Вейл» 22 апреля 2000.

В следующей игре, против «Барнсли» на «Оквелле», я вышел на замену и забил. И затем в последней домашней игре сезона против «Шеффилд Юнайтед» я впервые вышел со старта. Примерно через четверть часа я вышел один на один с вратарём. Я обвёл его, но он успел закрыть угол, и я думал, что упустил свой шанс, но всё-таки ударил с острого угла - и мяч оказался в воротах!

Тот гол чертовски много значил для меня. Больше, чем почти любой другой из тех, что я когда-либо забивал. После всего, через что я прошёл, он стал символом восстановления, знаком того, что всё должно быть хорошо. Для людей вроде Нила Адамса, для болельщиков, для тренеров Премьер-лиги, которые могли хотеть подписать меня - это был сигнал для всех них, что я вернулся.