Автобиография Крэйга Беллами. Глава 5. В бой без подготовки

Меня стал охаживать агент по имени Джонни Мак. Как-то я просматривал его профиль в интернете, и в той графе, где нужно было указать своё образование, он написал «сильные удары судьбы». Он был в порядке. Мне было 17, и я собирался играть в первой команде «Норвича». Я давал интервью, не имея и понятия о том, что говорить. Мне нужен был какой-нибудь представитель.

Я достаточно быстро выполнил квоту в 10 матчей за первую команду в начале сезона 1997/98. Это активировало пункт в моём контракте, по которому клуб должен был пересмотреть наше соглашение. Меня позвали на переговоры и предложили 500 фунтов в неделю. Я отказался, потому что хотел, чтобы Клэр и Эллис переехали в Норвич, чтобы мы могли быть вместе, хотел, чтобы всё было сделано как надо.

Джонни Мак сказал, что решит этот вопрос. На встрече с клубом он поднял мою зарплату до 750 фунтов в неделю плюс выбил разные дополнительные вознаграждения, и меня это устраивало. Мне просто хотелось, чтобы это [заключение нового контракта - прим. пер.] поскорее случилось. В тот вечер я пошёл на матч резервной команды и наткнулся на исполнительного директора. Я не разговаривал с Маком до этой встречи и сказал директору, что подпишу бумаги завтра, и мы пожали руки.

Пришло завтра. По пути на тренировку зазвонил мой телефон. Это был Джонни: «Делай что хочешь, но не подписывай контракт» - сказал он.

Он сказал, что меня хочет купить «Кристал Пэлас», которые вышли в Премьер-лигу прошлым летом. Рон Ноудс, президент «Пэласа», предложил за меня «Норвичу» 2 миллиона фунтов, а мне они предлагали 2 500 фунтов в неделю. Я был немного ошарашен. Это была Премьер-лига и большой скачок в зарплате. Играть в Премьер-лиге было моей мечтой.

Но я должен был идти в офис Майка Уокера, где они сидели с контрактом в руках в ожидании меня. Когда я вошёл, на их лицах были улыбки. Было неловко. Я просто сказал, что не подпишу. Майк и президент переглянулись.

«Можно узнать почему?» - спросил тренер.

Я просто ответил, что мне сказали не подписывать.

Они снова посмотрели друг на друга.

«Пошёл вон из моего кабинета», - сказал он.

Так я снова стал для всех врагом номер один. Я нехорошо чувствовал себя из-за этого, но дело было не только во мне. Если бы дело было только во мне, я бы подписывал контракты каждый раз и просто бы занимался своим футболом. Но я принял сознательное решение о том, что всё это было для Клэр и Эллиса. Я должен был биться для них и хотел, чтобы у них было как можно больше.

«Норвич» не выгнал меня - я остался в первой команде. Интерес со стороны «Кристал Пэлас» усилился, и «Норвич» пригласил Джонни Мака к себе. Ему назвали сумасшедшую сумму, которую клуб хотел получить за меня, и сказали, что если я хочу уйти, то мне нужно самому просить об этом. Джонни спросил, чего бы я хотел, но сразу сказал, что остаться в «Норвиче» было бы лучшим вариантом. Он сказал, что возможности уйти ещё представятся, что мне нужно ещё многому научиться и что нужно продолжать прогрессировать.

Я не знал, что бы случилось, если бы я ушёл в «Кристал Пэлас». Мой ум был в смятении. Пару недель я не думал об этом, а потом вернулся [к решению этого вопроса - прим. пер.] и подписал тот самый контракт на 750 фунтов в неделю, который «Норвич» предложил мне в первый раз. Благодаря такому отличному переговорщику!

Это было к лучшему. В том сезоне обстоятельства в «Норвиче» складывались для меня неплохо. Я по-детски обиделся, когда меня не включили в состав на предсезонку в Ирландии, а спустя пару дней после этого на тренировке получил растяжение бедра, но в остальном всё было нормально. Стив Фоули сказал мне, чтобы я перестал жалеть себя. Он напомнил мне, что впереди длинный сезон и у меня ещё много времени. Я знал, что он был прав, но когда ты ребёнок, хочется всего и сразу.

Все надеялись, что Майку Уокеру удастся привнести в сезон 1997/98 то волшебство, которое царило в команде во время его первого тренерского срока в клубе. И вокруг первой игры сезона против «Вулверхэмтона» на «Кэрроу Роуд» витало много оптимизма. Я вышел на поле за 20 минут до конца матча, но оказалось, что это было шоу имени Робби Кина. Он забил два мяча в свой дебютный матч за «волков», и мы проиграли 2:0.

В следующей игре мы были биты «Ноттингем Форест», а потом проиграли дома «Крю». Но я постоянно играл. Если на этой неделе Майк не ставил меня в состав, то обязательно ставил на следующей. В том сезоне я вышел на поле 38 раз, обычно на позиции центрального полузащитника, забил 13 голов и наслаждался своей ролью. Возможно, я также был ответственным за многие пропущенные нами голы, потому что не преследовал бегущих соперников достаточно хорошо.

Царивший в клубе оптимизм сник, что, возможно, помогло мне. Может быть, если бы клуб реально боролся за промоушн, для кого-то вроде меня шансы были бы ограничены. Но так как «Норвич» был погружен в финансовый кризис и пребывал в попытках адаптироваться к отсутствию в Премьер-лиге, то молодые парни как я получали свою шансы.

Скорее всего, у меня бы не было такой хорошей карьеры, не получи я всего того опыта с «Норвичем». Если бы я застрял в резервах какого-нибудь клуба, где для молодого парня невозможно пробраться в первую команду, наверное, я бы не развился до уровня того игрока, которым я стал. Я сочувствовал фанатам, тому, что их клуб находится в таком упадке, но становилось всё более очевидно, что сложившиеся обстоятельства предоставляли мне отличные возможности.

Я получал больше игр, чем заслуживали мои способности. Некоторые игры были физически очень тяжёлыми, и играть дважды в неделю было утомительно. Это означало, что моя игра была непостоянна. Моё тело всё ещё крепло, росло, но из-за недостатка игроков я не отдыхал. Не было никого, кого они могли бы добрать. В некоторых играх я чувствовал себя опустошённо, в других - отлично.

Роберт Флек и Айван Робертс играли впереди, много мячей забил и Даррен Иди. Иди был хорош, был быстрым и жёстким. Он не был умным игроком, но на кое-что был способен и забил много голов. А Айван боролся с небольшим лишним весом. Флек нравился мне. Он знал, что его время подходит к концу. Знал, что его карьера близится к завершению и его ноги уже не те, но ко мне он всегда был щедрым на совет.

В том году из «Селтика» к нам перешёл парень по имени Питер Грант, и мы вместе с ним играли в центре полузащиты. У «кельтов» он был культовой фигурой из-за своей любви к команде и за бойцовский стиль игры. Его отношение к делу было невероятным. На момент его переезда на «Кэрроу Роуд» ему было чуть больше 30, но я был впечатлён тем, как он следил за собой, как тренировался, как работал с весами и тем отношением к делу, которое у него было.

Я в некотором роде привязался к нему, и он взял меня под своё крыло. Многие другие игроки были напуганы этикой его работы, ведь в те дни в игре ещё сохранялась культура пития. После каждой игры в автобусе был ящик пива или что-то вроде этого. На самом деле, в большинстве случаев пиво в автобусе разливал я: это была одна из моих обязанностей как самого молодого члена команды. Я иногда огрызался, когда меня опять звали, но так тогда обстояли дела.

Некоторые другие старшие игроки были возмущены мной и, кажется, я раздражал их. Они думали, что я какой-то выскочка. Поэтому на тренировках того сезона один или другой старались срубить меня в отборах. Так они хотели спустить меня с небес на землю. Они подозрительно относились к тому факту, что я хотел серьёзно работать. И, опять же, так тогда обстояли дела.

У нас был парень с северо-востока по имени Кевин Скотт, которого подписали в феврале 1997 из «Тоттенхэма» за 250 000 фунтов. Он был здоровым защитником, и во время одной из тренировок он решил пинать меня всю игру. Я почти плакал и хотел уйти. Айван Робертс предупредил меня, чтобы я не лез грызться. Однако никто из тренеров ничего не делал, хоть они и видели всё. Они не хотели наказывать Скотта, так что я просто свыкся.

Мне пришлось многому учиться на собственном опыте, но была одна вещь, из-за которой я продолжал идти: я знал, что стану лучше, чем они. Я смотрел на Скотта и думал: «Я не буду таким, как ты. Можешь говорить всё, что хочешь, и обращаться со мной так, как хочешь, но я стану игроком лучшим, чем ты когда-либо был или будешь». Возможно, они знали, что я думал так, но мне было всё равно.

Я любил «Норвич», и всегда буду благодарен им за всё то, что они дали мне, чему меня научили и тому терпению, которое выказали мне. Но я хотел идти к большим и лучшим вещам. Я знал, что придётся усердно трудиться, и, по-моему, люди типа Скотта не были теми, с которых стоило брать пример.

Я чувствовал, что в клубе есть много игроков с неправильным отношением к делу. Многих из них я уважал, но несмотря на то что я был молодым игроком, я чувствовал, что им нужно заслужить моё уважение. Я встречал 30-летних футболистов, которые считали себя лучшими игроками в мире только потому, что однажды финишировали четвёртыми в лиге, и которые разговаривали со мной так, будто я кусок дерьма. Но если я прикрикивал на них, если говорил, что им нужно было пасовать раньше или отходить назад быстрее, они находили это бесстыдным и неуважительным. Когда я на поле отдаю всего себя в попытках победить, если я чувствую, что ты не делаешь чего-то правильно, я скажу тебе об этом. Просто я такой. И Питер Грант был на моей стороне.

«Крошечный человечек», называл он меня. «Я бы не променял тебя на целый ё****й мир. У тебя есть что сказать, ты скажешь, а я прикрою твою спину». Было великолепно иметь такую поддержку от профессионала вроде него.

Ему было 33, а я был ещё сырым подростком, но он приглашал меня к себе домой, где мы обедали с ним, его женой и их двумя детьми. Я думал, что если я смогу тренироваться так же хорошо, как и он, следить за собой так же, как он, то с учётом того, что у меня больше способностей, у меня могла бы быть хорошая карьера. Он говорил то же самое. Сказал, что выжал максимум из того, что у него было. Сказал, что если я смогу применить себя, то смогу отправиться куда захочу и достигнуть всего, чего хочу.

К тому времени Клэр и Эллис уже были рядом. После того как я подписал свой новый контракт, я купил квартиру и перевёз их. Это было фантастическое чувство наконец быть вместе, хоть и вместе с тем было немного не по себе. Мы всё ещё были детьми, и у нас был ребёнок, за которым нужно было смотреть. Всё, что у меня было, ушло на эту квартиру, и моим фокусом внимания стали попытки обеспечить нас лучшей жизнью.

После их приезда я стал намного счастливее, и мои силы росли всё больше, хоть мы и плохо играли как команда. С января по апрель 1998 года у нас была полоса из 14 игр без побед, и мы спустились на расстояние трёх очков от зоны вылета. В клубе царила гнетущая атмосфера, и несмотря на то что мы закончили сезон на 15 месте, Майк Уокер был уволен прямо перед концом сезона.

Уокеру было тяжело. Он был вынужден бросить в бой много молодой крови, и в то же время некоторые из старших игроков, ветераны клуба, приближались к закату карьеры. К тому времени вылет из Премьер-лиги нанёс клубу начал серьёзно ощущаться в финансовом смысле. Когда я поднимался по ранговой лестнице, казалось, что этот современный клуб наполнен новыми идеями и оптимизмом относительно будущего. Но всё это ушло.

Игроки вроде меня были брошены в бой без подготовки. Я получил пользу от этого, а он, скорее всего, нет. Я всегда буду благодарен ему за предоставленный мне дебют в лиге, но научился ли я чему-нибудь у него? Нет. Научился ли чему-то в тактике? Нет. Научился ли тому, как мотивировать игроков? Нет.

Может быть, частично это было из-за того, что я всё ещё был близок к Стиву Фоули. Я всё ещё учился в игре и всегда помнил об этом. Когда в полдень тренировка с первой командой заканчивалась, я шёл к резервам. Мне не нужно было, но я хотел стать лучше. Меня не устраивало быть просто игроком первой команды. Я хотел играть на вершине и знал, что впереди ещё много работы.

Фоули был моим мотиватором. Он смотрел каждую игру, ругался, если я делал что-нибудь не так, но и воодушевлял меня. Уокера уволили в конце апреля 1998 года, и Стив возглавил команду на последнюю игру сезона. Это был выезд против «Рединга», я забил единственный гол, и мы выиграли 1:0. По-моему, это была последняя игра на «Эльм Парке».

В начале сезона 1998/99 клуб возглавили Брюс Риох и Брайан Гамильтон, его ассистент. Сразу после того как мы вернулись к предсезонной подготовке, стало ясно, что улучшения уже появились. Тем летом в клубе учредили новый департамент спортивной науки. У нас появились кардиомониторы, и у нас стали брать анализ крови из пальца на усталость, появился диетолог, акцентирующий внимание на правильном питании. Вместо того чтобы покупать игрока за триста-четыреста тысяч долларов, можно было потратить деньги на всё это и вести дела клуба правильно. Пришло ощущение того, что клуб снова становился передовым: всё стало очень профессиональным.

Риох нравился мне. Он знал игру. Раньше он служил в армии, и он был строг. Он не был особенно добр к игрокам, и некоторые из них не были добры к нему в ответ. Но он всегда был готов улучшать футболистов, что было как раз для меня. Он был очень внимательным наблюдателем, хорошо видел игру, и как только мы приехали на предсезонные сборы в Ирландию, он сразу заметил, что позиция в центре полузащиты была не моей. Помогло и то, что он сам был довольно неплохим полузащитником.

Когда мы вернулись из Ирландии, за день до следующего товарищеского матча против «шпор», он вызвал меня в свой кабинет. Он сказал, что видел во мне забивающего, и что я постоянно оставлял дырку в полузащите, и команде приходилось приспосабливаться ко мне. По его словам, иногда я оставлял команду в опасности потому, что всё время стремился убежать вперёд. Он был прав. Ему нужен был разносторонний полузащитник.

Я неплохо играл в центральной зоне в то время, когда мы были убогой командой первого дивизиона, но он знал, что если мы ходим бороться за промоушн, то я не подходил для игры в центре. Он спросил меня, где бы я хотел играть, на что я ответил, что если бы у меня был выбор, я бы играл впереди. И в матче против «шпор» я играл в атаке. Мне удалось забить, и отыграл я очень хорошо. Риоха на той игре не было, так как он просматривал другую встречу, но Гамильтон был там, и, когда начался новый сезон, я играл впереди.

За первые восемь игр лиги я забил семь мячей и в центр полузащиты никогда больше не возвращался. Некоторое время моё имя было у всех на устах, и «Норвич» поспешил отбить интерес других клубов ко мне, включая «Тоттенхэм». Мне предложили новый, мой третий за год контракт, по которому я получал бы 2000 фунтов в неделю. Это было пятилетнее соглашение, согласно которому на пятом его году моя зарплата должна была составить 7000. Я тут же подписал его, на этот раз без всякой суеты.

И мы с Клэр пустились в поиски дома, ходили смотреть разные варианты. Попался один с четырьмя спальнями и двумя гаражами, такой, о котором я и не мечтал никогда. Мы были детьми и присматривали дом, который был в тысячу раз лучше тех, в которых жили наши родители. Это было странное чувство.

Клэр влюбилась в этот дом, но думала, что он нам не по карману. Я не сказал ей, что вернулся к агенту по недвижимости и купил этот дом. Придя домой, я вложил их в ручку Эллиса и сказал, чтобы он топал с ними к мамочке. Клэр посмотрела на ярлык, который висел на ключах и на котором был написан адрес того дома и подумала, что я забрал их с собой со встречи.

«Ты должен пойти и вернуть ключи» - сказала она.

«Не должен», - ответил я, - «этот чёртов дом наш».

По правде говоря, мне больше нравился другой. Когда мы только начали искать, нас отвели в дом Джона Польстона [о нём рассказывалось в третей главе - прим. пер.].

По сравнению с теми днями, когда я чистил его бутсы и смотрел, как он выливает в раковину чай, приготовленный мной для него, его карьера пришла в упадок. В сезоне 1997/98 он отыграл за «Норвич» небольшую горстку игр, и его бесплатно отсылали в «Рединг», который был на лигу ниже «Норвича» и играл в старом втором дивизионе. Когда я пришёл, его не было дома, и думаю, его жена была не слишком рада показывать этот дом мне. Наверное, она слышала несколько историй о том, каким самонадеянным уродом я был. Но теперь 19-летний самонадеянный урод пришёл смотреть дом Польстона, на который тот горбатился всю свою карьеру.

Этот дом понравился мне, и я собирался его купить. Но позже я передумал. Это странно, но я передумал из-за уважения к Польстону, хоть тот и не ставил меня ни во что. Покупка его дома мной выглядела бы так, как будто я смеялся над ним, и я не хотел этого. У меня больше не было интереса в том, чтобы зарабатывать на нём очки.

Я поблагодарил его жену и вышел прочь.