Автобиография Крэйга Беллами. Глава 2. Выбор

Я начал вести какую-то двойную жизнь. Я был помешан на футболе, предан ему, был нацелен на успех. Но была ещё и другая, уличная жизнь в попытках быть обычным ребёнком, попытках вписаться в компанию и быть её частью. Внезапно я оказался в старшей школе «Румни», плавительном котле, где были дети из Сент-Меллонс, Рамнэй, Харрис Авеню и Лайанрамнэй. Я хотел выглядеть правильно, хотел быть уверенным, что у меня хорошие кроссовки. Там было много, очень много девочек. Я видел многих детей, которые очень быстро становились взрослыми.

Примерно в это время парень по имени Стэн Монтгомери, бывший игрок «Кардиффа», который был тренером первой команды «Норвича», сообщил обо мне в «Бристоль Роверс». Тогда я тренировался с «Кардиффом» в школе «Трелайс», но условия были хуже некуда, и, когда Стэн обратился к моему отцу, мы поняли, что в «Роверс» у меня будет и своя форма, и более качественный тренерский персонал, и мы согласились. До них было около часа езды на машине, но я не думал об этом. Это было просто очередным местом, где можно было играть в футбол.

Я неплохо играл там, и обо мне начали говорить. Однажды вечером дома зазвонил телефон, и я услышал, как отец некоторое время с кем-то разговаривал. Когда он вернулся в комнату, то сказал, что это был кто-то из «Норвич Сити». Они хотели, чтобы я сыграл за них в Сомерсете. Полагаю, это было что-то вроде просмотра. Я отправился туда, неплохо отыграл, и они попросили выступить за них на кубке Дана, который проходил в Дании.

Никогда не слышал о нём. Мои горизонты в то время были не такими уж широкими. Но он оказался одним из самых больших футбольных соревнований в мире, которое проходит ежегодно в конце июля в городе Йорринг, около 300 миль к северу от Копенгагена. Когда я приехал туда, это место было похоже на массовую пирушку. Там были тысячи детей со всех концов света. Я никогда и близко не испытывал ничего подобного.

У нас с родителями был затянувшийся отпуск. Мы были в Бенидорме и Корфу, но это путешествие было за пределами моей зоны комфорта. Простые переезды вместе с футбольным клубом сами по себе были испытанием. Остальные дети были из таких мест, как Колчестер и Ипсвич, и среди них был я, новичок из Кардиффа за тридевять земель от дома.

Персонал «Норвчча» оказал мне очень дружелюбный приём. Возможно, это было потому, что я был хорошим игроком. Мне как ребёнку это помогло. Даже находясь в той компании, будучи в моём возрасте, я чувствовал, что выделяюсь среди остальных. В Дании я неплохо отыграл и уже через месяц тренировался с детской командой «Норвчиа», которую они назвали «Canary Rangers». Мы тренировались вместе целую неделю, и я отлично провёл время, снова проявив себя. С тех самых дней моё развитие как футболиста происходило в «Норвиче».

Именно тогда всерьёз началась моя двойная жизнь. Я отправлялся из Кардиффа в Норвич или на какое-нибудь соревнование за границей. Мы спали в общих спальнях или кемперах. Тренировки и площадки были прекрасны, и я начал понимать, что значит быть профессиональным футболистом.

И о жизни я тоже узнавал больше. В «Норвиче» меня стали учить словам вроде «пожалуйста» и «спасибо». Я не хочу сказать, что мои родители не делали этого, но в «Норвиче» действительно развивали мой профессионализм, который мне удалось сохранить. У нас был тренер молодёжной команды по имени Кит Карсон, который оказал большое влияние на меня. Он требовал, чтобы мы сохраняли мяч любой ценой, поэтому приходилось играть в пас, быстро перепасовываться, не отдавать длинных передач, быть терпеливым и пасовать защитникам. Кит Карсон просто стоял в стороне, наблюдая за тем, как мы играем, и не говорил ни слова. Родителям приходить на тренировки или игры не разрешалось. До тех пор пока мы проявляли ответственность и уважение, Кит Карсон также относился к нам с уважением.

Так выглядели моя жизнь с одной стороны, но с другой я всё ещё ошивался на улице с ребятами, которые были на два-три года старше меня. Мы встречались у магазинов Троубриджа: я, Энтони, Гарет, Стюарт, другой Энтони, мой брат Пол и Омар с Мохамедом. Последние, беженца из Ирака, были новенькими, и они могли постоять за себя. Омар был бесстрашной сволочью. Было здорово расти рядом с этими парнями. Мы, банда 13-14-летний детей, встречались у магазинов в конце моей улица и проникали в школу.

К тому времени, когда мне было 12, моих 13-14-летних приятелей больше не интересовала игра в футбол в парке. Они делали то, что мне было не по зубам. Они гонялись за девчонками и втягивали в это меня. Я имею в виду, что я был ещё не зрелым ребёнком, был маленьким. Я не выглядел так по-мужски, как большинство ребят. Это отставание в развитии давалась мне тяжело.

Итак, я играл за «Норвич», возвращался в Кардифф и тусовался с пьющими и курящими ребятами. Казалось, что это лучшее, что могло быть для меня в то время, и я чувствовал влияние улицы на себе. Я начал немного выпивать, когда мне было 12. Случайная бутылка сидра тут, пиво от случая к случаю. От сигарет я держался подальше, потому что мой старик сказал мне, что они сделают меня медленным, что я потеряю свою скорость, а мне этого не хотелось.

После знакомства с алкоголем, я стал выпивать достаточно регулярно. Возможно, это был ещё один способ гнаться за девочками. Это придавало мне датскую отвагу, и я чувствовал, что должен продолжать делать это, не понимая этой своей слабости. Все мои друзья поступали так же, и, хоть я и знал, что это было неправильно, мне не хотелось быть одному.

Поэтому я ходил выпивать с ними. Несколько раз родители ловили меня, и я не могу представить, какие мысли были в их головах в те моменты. Затем я стал видеть тех, кто курил коноплю или сидел на других наркотиках, нередким явлением был и клей. Сначала я смотрел на этих людей как на отбросы, но потом я стал замечать, что некоторые из близких мне людей тоже стали курить коноплю или балдеть от освежителей воздуха, и я стал относиться к этому нормально.

«Глэйд» – освежитель воздуха, который продавался в этих тонких высоких баллонах – был популярен в наших местах. Нужно было закрыть выходное отверстие сверху рукавом, нажимать на колпачок и вдыхать аэрозоль. После этого приходит это отвратительное сильное головокружение и держится 5-10 секунд, после чего нужно делать всё снова.

Размышлять о том, что я сам предоставлен себе, было слишком сложным делом для моего возраста. Некоторые из ребят по-особенному пытались сбить меня с пути, возможно, потому, что не хотели, чтобы я добился успеха. Они знали о моей другой, футбольной жизни и о том шансе, что у меня был. Другие видели, что просто находясь среди них, я рискую всем. Они говорили: «Бэллерс, не рискуй, не делай этого». Они хотели защитить меня.

Возможно, неизбежно у некоторых из моих приятелей стали появляться проблемы. Если кто-то из них собирался купить конопли на 15 фунтов, что ж, им приходилось эти 15 фунтов доставать. Многие из тех, кто продавали эти вещи, позволяли покупателям брать товар в долг. Им устанавливали дэдлайн, и за следующие четыре дня или неделю им нужно было найти эти 15 фунтов.

Если ты ребёнок, то достаточной для накопления денег дисциплины у тебя нет. Поэтому приходилось искать другой источник заработка. Они становились преступниками, а их главной целью становились автомобильные магнитофоны, те, которые легко выдёргивались. Найти машину с магнитофоном внутри было подобно мечте. Вы не поверите, как сильно люди искали эти системы. Это были лёгкие деньги. Локтем по стеклу и – бэнг! Магнитолу можно было продать за 25 фунтов. Если это была «Панасоник» - отлично, если что-то другое, какая-нибудь другая марка, всё равно можно было немного заработать.

Я ошивался с теми, кто делал так. Обычно я ходил с ними и смотрел, как они делали это. Я стоял на стрёме, пока они воровали из машин. Я знаю, что это не оправдание, но сам физически ничего не крал. Но помощь в воровстве так же ужасна, как и само воровство.

Когда мне было 13 или около того, был период, когда я много прогуливал школу. Однажды я не ходил туда целых две недели. Как 13-летний ребёнок может пропустить две недели школы, не получив домой ни одного звонка? Но оттуда так и не позвонили.

Единственная причина, по которой меня обнаружили, была в том, что поймали другого парня. Его мать пыталась образумить его и заставила его сдать меня директору.

Из-за того, что большинство моих друзей были на пару лет старше, они просто перестали ходить в школу. Одного или двоих из моего класса отчислили. Парня по имени Бинэм исключили за оскорбительное поведение. Он не был таким на самом деле, но когда он вставал, чтобы читать вслух, другие дети смеялись над ним. Это настолько смущало его, что он мог наорать на учителя. Он ушёл в другую школу, откуда его вновь отчислили. Его родители не захотели, чтобы он учился в спецшколе, поэтому в свои 13 лет он просто не ходил на занятия.

Бинэм был одним из моих лучших друзей. Его отец уходил на работу в 7 утра, а мать – в 10 минут десятого. Я ждал, пока она уйдёт, заходил к ним, будил Бинэма и проводил в их доме всё утро до тех пор, пока его мать не возвращалась к обеду. А после этого мне оставалось убить всего несколько часов перед тем, как я мог вернуться к себе домой, притворяясь, что всё нормально.

Нас таких несколько было у дома Бинэма каждое утро. Я испытывал какое-то чувство возбуждения от того, что находился не там, где мне следовало. Не скажу, что я не переживал о том, что об этом могли узнать мои родители, но я знал, что это была бы не самая ужасная вещь на земле. Я думаю, родители хотели, чтобы я учился, но в глубине души они думали, что я стану футболистом в «Норвиче», поэтому они не были слишком обеспокоены.

Насчёт этого они были правы. Когда я начал играть за школьную команду клуба и пришло время наносить фамилию на спину формы, парочка других клубов пыталась искусить меня и мою семью. «Лидс Юнайтед» предложили мои родителям 10 тысяч фунтов за мою подпись, но «Норвич» перебил их, гарантировав мне двухгодичный YTS-курс сразу, как только позволит мой возраст.

Мы очень обрадовались этому, но на самом деле это было худшее, что «Норвич» мог сделать для меня. Вопрос с моей жизнью после школы был решён, так что зачем мне теперь было ходить в школу? Таким было моё отношение. Мои друзья не ходили туда, почему я должен был? Мои родители не налегали на меня, закрывали глаза на это. Они не спрашивали меня об этом, а школа не спрашивала их.

Когда я начал играть за школьную команду «Норвича», по субботам я садился на поезд, который шёл в 4:25 вечера от станции Кардифф Сентрал в Лондон Паддингтон. Там садился в метро от Пэддингтон до Ливерпуль Стрит, и на ещё один поезд с Ливерпуль Стрит в Норвич, куда прибывал в 9:10 вечера. За школьную команду Норвича я играл в воскресенье утром, а затем отправлялся назад в Кардифф. Мой отец обычно забирал меня.

Обычно я возвращался домой с бонусом. Нам компенсировали траты на проезд, и старшие знали, как использовать это с пользой. Они заявляли, что стоимость их проезда была 100 фунтов, и меня бы, наверное, убили, если бы я попытался сказать, что мне нужно было всего 25, чтобы добраться туда и обратно. Поэтому я повторял за ними, и когда я возвращался в Кардифф, то отдавал маме и папе 25 фунтов, а остальное оставлял себе.

По понедельникам я обычно шёл в школу с 75 фунтами в кармане. Ну, это если я вообще туда шёл, что не часто происходило. Я начал чувствовать, что могу делать что хочу, и платить за любого, кто рядом со мной. Поэтому я мог тратить деньги на алкоголь или провести целый день в развлечениях где-нибудь. Или, если мне понравилась пара кроссовок, я мог купить их. Или мог купить пачку сигарет. Я мог делать всё, что хотел, и обычно так и делал.

В школе я абсолютно ничему не научился. Большая часть вины за это лежит на мне, но и со стороны учителей не было много энтузиазма. Они выглядели утомлёнными, сдавшимися. Перед началом каждого урока учитель говорил, чтобы те, кто не хотел заниматься, садились в конце класса и не мешали детям, которые хотели учиться. Я был ребёнком, который знал, что станет футболистом, и думавшим, что он знал всё. Я шёл и садился в конце класса, витая в облаках и убивая пару часов. Сейчас я глубоко сожалею об этом. Я хотел бы начать всё сначала и учиться так много, как только бы мог, но я жил другой жизнью.

Скоро я стал пить и курить каждый день, игнорируя предупреждения отца. Качество моей игры пошло на спад, и из-за того стиля жизни, который я вёл, я не матерел, как другие ребята, которые становились крупнее и сильнее. К 14 годам я стал пить больше и больше. Я начинал с сидра и пришёл к дешёвому лёгкому пиву. Я никак не выглядел на 18, но не было проблемы в том, чтобы попросить какого-нибудь проходящего мимо парня купить нам выпивку. Обычно они соглашались, если мы давали им коробок спичек или пачку Ризлы [бумага, используемая в Англии для приготовления самокруток – прим. пер.]. Проще и быть не могло.

Выпивка всё больше и больше отражалась на моей игре. Во время рождественских каникул в конце 1993 года в «Норвиче» на протяжении недели решали, кто из детей школьной команды получит контракт. Для меня место было гарантировано, но мне дали понять, что тренеры «Норвича» чувствовали, что я качусь назад.

Я выступал за школьную команду Уэльса, и там дела тоже шли не очень. Мы еле выигрывали и были слабой, убогой командой. Было много непонимания и зависти. Родители некоторых детей, судя по всему, звонили тренеру и говорили, что я слишком мал, чтобы быть в команде, и не стою своего места в ней. А после одного поражения тренер даже спросил меня при всех, заслуживаю ли я, по моему мнению, играть.

Я сказал, что да, заслуживаю. Но в глубине души я начал сомневаться в том, что хочу быть футболистом. Мы проигрывали, и я думал, может быть, я недостаточно хорош. В каком-то смысле, подобные мысли и сделали из меня игрока топ-уровня. Меня всегда преследовали сомнения насчёт себя. Я всегда переживал за свою следующую игру или следующее движение, что оно раскроет меня как посредственного игрока, которым, как я всегда боялся, я мог быть.

То, как я вёл свою жизнь, грызло меня, съедало изнутри. Я ненавидел себя за нехватку дисциплины и за слабость с курением и выпивкой. Я знал, что всё это влияет на мою игру, но я не чувствовал в себе цельности. Мне было 14 лет, и это слишком рано, чтобы посвящать себя чему-то, слишком рано, чтобы отрывать себя от друзей.

Я хотел быть своим, не хотел выделяться из парней. Конечно, я проходил через период половой зрелости и начал принимать идею, что, может быть, я бы хотел делать то же, что делают мои приятели. В этом была свобода.

Я знал, насколько упорно мне нужно было работать, если я хотел быть профессиональным футболистом, но я не знал, хочу ли я работать так. Никто из округи никогда не делал этого. Мне не на кого было смотреть. У меня не было ролевой модели, не с кого было брать пример. Я начал думать: «Что плохого в том, что делают мои приятели? Будет ли так плохо, если я останусь в Кардиффе и буду крутиться среди них?»

Не знаю, можно ли говорить о какой-то точке невозврата, точке максимальной опасности, о моменте, когда я осознал, что рискую большим, чем просто футбольной карьерой. Возможно, это случилось, когда я ехал в ворованной машине – такое было однажды. Я прогуливал школу с приятелем, когда к нам подъехал парень, который был известен тем, что угонял машины.

Мы с другом прыгнули внутрь, и тот парень вывернул на дорогу к моей школе и рванул к игровой площадке. Дети таращились на нас из окон классов, и тот парень выкинул на футбольное поле пару пончиков, после чего поехал в сторону улицы. Когда мы отъехали на пару сотен ярдов, я попросил его выпустить меня из машины. Меня переполнял страх, и я ненавидел каждую секунду того момента. Тогда я подумал: «Больше никогда не сяду в украденную машину».

Тот эпизод до сих пор преследует меня. Это была одна из глупейших вещей, которые я когда-либо делал в своей жизни. Что если бы я разбился? Я бы всё потерял. Ещё меня волнует мой приятель, катавшийся с тем вторым в украденных машинах. Потом он стал воровать машины вместе с ним – а теперь он принимает героин. Он пошёл другой дорогой.

Возможно, так происходит у многих людей, но всегда, когда я делал неправильные вещи, в моей голове звучал голос, говоривший мне остановиться. Я всегда знал чувство меры.

Когда в нашу компанию на пару недель заглянул клей, я помню, как прикладывал пакет ко рту и не знал, что делать дальше. В тот миг я подумал о парнишке, который в нашем районе был известен тем, что нюхал. Я представил его в своём воображении, худого и несчастного, с язвами вокруг рта, и его красное сырое лицо. Мне не хотелось выглядеть так же. Я подумал «нет», опустил пакет и передал его другому.

Я всегда был осведомлён о том, чего стоит избегать, потому что я видел, что делают старшие ребята, что они курят всякую дрянь и не только коноплю. Я быстро понял, что те, кто занимаются жёсткими вещами, не выглядят здорово. Так выглядели те, кто продавал им это, кто был умнее их. Они крутились среди мальчишек моего возраста, с пачками наличных, поддерживая образ, будто бы они были крутыми и супер-успешными. Многие из впечатлительных парней любили это.

Знаете, что я думал? Я смотрел на них и думал: «Здорово, но всё это дерьмо». Я видел шныряющих вокруг наркодилеров и местных ребят, стекающихся к «Троубридж Инн», пабу, который был центром нашего сообщества.

Некоторым из моих друзей приходилось ходить туда для того, чтобы увидеться своих отцов, которые просиживали там всё время. Они не могли дождаться того времени, когда тоже станут взрослыми и смогут так же пить там. Мой отец не был таким, но я знал, что был близок к тому, чтобы выбрать похожий стиль жизни. Выпивка, клей, «Глэйд» - всё это. Я знал, как бы тогда пошла моя жизнь, представлял, как бы всё сложилось тогда.

Я знал, что некоторые из старших парней стали появляться в суде. Я мог видеть, как развиваются их жизни, куда они ведут. Всё это время я смотрел на то, что происходило вокруг меня, на детей, батареями идущих в «Троубридж Инн», на маленькие кучки подростков, нюхающих клей, и одна мысль гуляла в моей голове.

«В жизни должно быть что-то большее», - говорил я себе. «Должно быть что-то большее».