Доктор на Хиллсборо
История доктора Глина Филлипса, ставшего участником трагических событий на стадионе «Хиллсборо», была подготовлена Нилом Данкином для газеты Sunday Express в 2009 году, но они опубликовали лишь её половину. Нил Данкин предложил полный вариант интервью Полу Томкинсу, и оно было опубликовано на сайте The Tomkins Times.
Отличный день для полуфинала кубка Англии. Подъезжая к Шеффилду, доктор Глин Филлипс, его брат Иэн и двое их друзей обсуждали, что погода самая что ни на есть идеальная. Апрельские дожди уже сменились ярким солнцем, и Пеннинские горы сверкали под безупречно чистым голубым небом.
Прекрасный день для игры между «Ливерпулем» и «Ноттингемом».
Доктор Филлипс, 34 лет от роду, родился и вырос в Хайтоне, Мерсисайд, и — хотя и жил в Глазго, а работал в Ланкашире — был преданным болельщиком «Ливерпуля». В том сезоне Глин наконец смог исполнить розовую мечту любого фаната — он приобрёл сезонный абонемент на «Энфилд» и теперь часто ездил на игры «красных» по всей стране. 15 апреля 1989 года со своим братом и друзьями он ехал в Шеффилд с четырьмя билетами на ливерпульский сектор в кармане.
Приехав в город и оставив машину на стоянке, они прогулялись до стадиона «Хиллсборо». До начала матча было около получаса.
Добравшись до цели, четверо «красных» присоединились к толпе болельщиков и через центральный туннель зашли на террасу «Леппингз Лейн», прямо за ворота.
«Как только мы оказались внутри, мы поняли, что там невероятно много людей,— рассказывает доктор Филлипс, которому сейчас 55 лет.— Толпа сама тащила нас вниз. Мы потеряли своих друзей, и в конце концов я и мой брат Иэн оказались у самой решётки, отделявшей болельщиков от поля».
Глин нередко бывал на битком набитых стадионах, но вскоре стало понятно, что в этот раз давление тел гораздо сильнее обычного.
«Я был на Копе очень, очень много раз,— вспоминает он,— и я никогда не видел такой давки. Это радикально отличалось от всего, что было раньше. Я ходил на Коп с 12 лет, на очень и очень большие игры, на дерби, на „Лидс“ и „Манчестер“, на европейские игры. Мы всегда старались стоять в середине террасы, прямо за воротами, мне нравилось движение толпы, как она поднимается волнами и откатывается назад. Но в этот раз всё было ненормально, мне становилось не по себе».
«Надо было срочно уходить оттуда. Я понимал, что это не самое лучшее место, и мы решили подняться повыше. Никто не мог двинуться, чтобы пропустить нас, так что мы опустились на пол и поползли на корточках через ноги стоящих людей. Даже выше на террасе было так тесно, что мы с трудом смогли встать.
«Толком ничего нельзя было сделать, мы были буквально заперты, окружены со всех сторон. Представьте, что у вас локти прижаты к бокам, и руки подняты к груди. И вы никак не можете ими двинуть, настолько тесно стоят вокруг люди».
«Приходилось постоянно контролировать, твёрдо ли ты стоишь на ногах, потому что падение могло бы стать фатальным. Толпа постоянно сдвигалась то туда, то сюда, буквально на пару сантиметров, но сопротивляться было невозможно».
«В
«Спустя пару минут мы перелезли через ограждение на соседний сектор, который был относительно пустым. Я смотрел на поле, видел состояние лежавших там людей и подумал: „Господи, они же мертвы. Надо пойти попытаться помочь хоть
«Я прошёл вниз сектора, туда, где над низенькой стенкой в ограждении был проход, и закричал полисмену: „Я врач, пропустите меня на поле“. Он подал руку и помог мне взобраться на стенку, но тут я не обратил внимания на перекладину над проходом и больно об неё ударился».
«Я чуть не потерял сознание и буквально видел звёздочки. Ужасный удар, у меня кровь по лицу лилась. Придя в себя, я пошёл на поле, где множество людей бродили из стороны в сторону. Хаос, полный хаос».
«Я думал о том, что мне теперь делать, и первый лежащий на земле, которого я увидел, был молодой человек, ещё тинейджер. Он не дышал, у него не было пульса, кожа
«Пока мы всё это делали, я осознавал, что на террасе всё ещё слишком много людей, и если этот парень в таком ужасном состоянии уже на поле, то у тех, запертых у ограждения, просто нет шансов. Я подумал, что должен дать парню шанс выжить, и решил остаться с ним».
«Я попросил полисмена, чтобы он принёс кислород, и вскоре мне дали кислородный баллон. Вот это стало большим яблоком раздора в том заявлении, которое я сделал чуть позже, и вообще в последующем расследовании причин произошедшего. Баллон был пуст. Шкала на нём явственно показывала — он пуст. Потом при допросе один из королевских адвокатов всеми силами пытался дискредитировать это моё свидетельство. В конце концов решили считать, что я
«Как бы то ни было, мы продолжали попытки реанимировать мальчика, у него всё не появлялся пульс. Мы провели с ним минут пять, десять, и я уже был почти готов сдаться, когда почувствовал наконец биение пульса. Несмотря ни на что, его сердце опять стало биться. Он был без сознания, но потихоньку начинал дышать».
Мы нашли носилки и отнесли его к машине скорой помощи, которая стояла за воротами. В ней уже было двое, но они были мертвы. Мы положили парня на бок, чтобы он мог постепенно приходить в себя, и я решил, что больше ничего не смогу для него сделать. Я не знаю, было ли это правильным решением, должен ли я был остаться, но его сердце уже билось, он дышал».
«Я, помню, сказал санитару, чтобы он приглядел за мальчиком, и звал меня, чуть что. Да, малость глупая вещь в таком бардаке, но в таких ситуациях сложно мыслить разумно».
«Пока мы несли парня к скорой, я увидел возле ворот 8 или 10 тел. Внутри тебе хочется быть профессионалом и сделать всё возможное, но ты не веришь, что всё это происходит на самом деле — футбольный матч, такой солнечный день… и эти ребята, лежащие на земле… мёртвые».
«Я вернулся на поле, чтобы постараться помочь ещё
«Всё это время на поле я ни разу не заметил никакого неподобающего поведения. Немного шума, как и обычно на футболе, но ничего дурного, никаких пьяных, несмотря на заявления некоторых газет».
«Ещё некоторое время я провёл на поле в поисках, не нужна ли
«Последний, кому я пытался помочь — парень лет двадцати. Вероятно, его брат пытался его привести в чувство, и я помню девушку в кепке „Селтика“, которая говорила: „Оставь его, он умер, он умер“. Я попытался
«Так я добрался до противоположного конца поля. Болельщики „Фореста“, потрясённые, молча стояли на трибуне. Я заметил двух фотографов возле ворот, и у меня в голове заворочались мысли, между всеми медицинскими штуками и до сих пор неверием в происходящее я помнил, что пресса сделала с „Ливерпулем“ после „Эйзеля“, где десять тысяч фанатов не сделали ничего плохого, а
«Я подумал, что они непременно постараются свалить всю вину на фанатов. Я не мог этого позволить. Подойдя к фотографам, я сказал
«Потом я подумал, что надо бы поговорить с
«Я пошёл по коридору и наткнулся на Кенни Далглиша, который был ужасно бледен (потом я узнал, что его сын был
«Кенни ответил, что они не хотели играть здесь, но их слово ничего не решало».
«Я тогда не знал, что рядом стоит Алан Грин, футбольный комментатор с
Вот что доктор Филлипс сказал слушателям:
«Нет никаких сомнений, что болельщиков было слишком много для этого стадиона. „Красные“ до конца заполнили выделенную им трибуну. Полиция позволила людям заполнить центральный сектор до отказа, до ужасной давки. При этом два крайних сектора были практически пусты. Я стоял и наблюдал, как полиция просто позволила этому всему случиться».
«Наступил
«Там, на поле — ребята, которые умерли. Я видел 8 или 10, но я не знаю, сколько их там».
«Я подошёл к мальчику, у него была клиническая смерть, никакого сердцебиения. С
«Мы попросили дефибриллятор. Меня проинформировали, что на всём стадионе ни одного не найдётся — я считаю это ужасающим, на таком значительном событии. Нам дали кислородный баллон, но он был пуст. Я думаю, это абсолютный позор».
Этим доктор Филлипс закончил свои комментарии и пошёл на поле в сторону «Леппингз Лейн».
«Я вернулся через тот же проход, через который попал на поле. Поднялся по террасе, я нашёл наверху своего брата и двоих друзей. Они оставались там всё время, пока я был на поле. Они были потрясены и не могли поверить в случившееся».
«Я сделал всё что мог. Я попытался помочь людям. Ещё я убедился, что людям, которые должны были знать правду о произошедшем, рассказали об этом надёжные источники. Так странно, что мне представился шанс высказаться по радио. Это, кстати, имело и личную выгоду для меня».
«Моя жена дома в Глазго в волнении смотрела телевизор, зная, что мы были на той самой террасе. К счастью, несколько друзей услышали меня по радио, позвонили ей и сказали, что я в порядке».
Четверо друзей вышли с «Леппингз Лейн», вернулись к своей машине и отправились домой в Мерсисайд.
«Я сидел сзади, размышляя о событиях и слушая радио,— рассказывает Глин.— Они повторили мою маленькую речь два или три раза, оставив меня в недоумении. Мои друзья тоже не понимали, как я смог быть таким сдержанным и невозмутимым. Когда я говорил, мне казалось, что я сейчас взорвусь от переполняющей меня ярости».
«С каждым выпуском новостей мы всё больше впадали в уныние — число жертв росло и росло».
«Мы приехали в Рейнхилл, где жили мои родственники, и оттуда я позвонил жене. К тому времени я уже был просто оцепеневший от этого всего, а ещё и ко всему меня начали разыскивать газетчики. Они прослышали про врача из
«На следующий день, в воскресенье, я отправился домой в Глазго. Я был так поглощён мыслями, что не заметил, как доехал до города всего за три часа — на час быстрее обычного».
«В понедельник утром я вышел на работу, но у меня всё валилось из рук. Я чувствовал, что не должен быть здесь, я должен быть в Ливерпуле. Так что я предупредил коллег и взял отпуск до конца недели».
«Тем же вечером я вернулся в Ливерпуль и сразу пришёл на „Энфилд“. Шарфом мы привязали к барьеру на трибуне цветы… Меня захлёстывали разные эмоции. Случившееся было таким бессмысленным, этого легко можно было избежать. Погибли невинные люди, а
«Я злился всё больше и больше. Самое проницательное замечание этой недели было сделано, когда у Нила Киннока, лидера лейбористов, брали интервью на „Энфилде“. Он стоял, окружённый болельщиками, и
«Я подумал — вот это отлично всё суммирует. Почему у этого паренька не берут интервью? Он чертовски прав, и это было доказано потом. Охрана стадиона и полиция были некомпетентны».
«Пока я был с семьёй в Мерсисайде, я дал интервью ITN, Гранаде и
«В следующую пятницу я приехал в Шеффилд и пошёл к стадиону. Меня встретила там социальный работник, прекрасная женщина по имени Ди, которая предложила мне свою помощь. Вместе с ней мы прошли по всему полю, я рассказал ей мою историю, всё что случилось, всё что я видел. Это мне очень помогло».
Закончив университет Лидса и получив диплом доктора, Глин работал врачом на подводной лодке.
«В военной психиатрии есть широко известный феномен, который используют тогда, когда нужно снять травмирующий эффект
«Возвращение определённо помогло мне. Когда невольно принимаешь участие в таких трагических событиях, где гибнут люди, то потом, посетив место событий и уверившись, что всё уже закончилось, легче переносишь эти эмоции».
«После стадиона я отправился в госпиталь Шеффилда, чтобы попытаться отыскать того парня. Я решил, что если он выжил, то должен быть в отделении интенсивной терапии. Меня пропустили в отделение и позволили посмотреть на пациентов, и я видел мальчика, но не узнал его — он был весь опухший. Но он был там, в интенсивной терапии».
«Я же решил, что он умер, и очень расстроился. Меня грызла совесть, я думал о том, что должен был остаться с ним, должен был убедиться, что он в порядке».
После трагедии полиция
«Я смотрел это видео с полисменом, и вдруг случайно, мельком, заметил самого себя на поле, как раз возле того мальчика. Я объяснил, что этот тот самый парень, которого я пытался спасти, и констебль, к моему счастью, сказал: „Мы знаем его имя, и насколько я помню, он выжил. Я проверю документы и свяжусь с вами“».
«Через неделю офицер позвонил мне и сказал: „Мы узнали, кто это. Гэри Керри, ему 18 лет. Он выжил, и вместе со своей семьёй хотел бы встретиться с вами“».
«Так что мы договорились поехать в Хайтон и встретиться с Гэри. Так совпало, что он жил недалеко от начальной школы, которую я посещал в детстве».
«Встреча с ним была очень трогательной. К сожалению, он не остался невредим, ведь его сердце останавливалось, и мозг пострадал от недостатка кислорода. Он стал инвалидом, постоянно должен принимать лекарства и не может работать. Но он жив, может ходить и говорить, у него прекрасное чувство юмора. И он всё такой же преданный фанат „красных“».
«Его семья была счастлива, что он выжил. Спустя два года после трагедии они пригласили нас на его 21 ый день рождения, и с тех пор мы поддерживаем дружеские отношения. Каждое Рождество он и его мама Элис присылают мне ливерпульский календарь на год и подарок для моего сына».
Доктора Филлипса также вызывали дать показания расследованию судьи Тейлора, но, как ни странно, этим всё ограничилось.
Он рассказывает: «На дознании у Тейлора было несколько адвокатов, которые представляли разные организации… полицию Южного Йоркшира, клуб „Шеффилд Уэнсдей“, службу скорой помощи, работников стадиона. Целая толпа. За своим столом сидел судья Тейлор, и перед ним ещё государственные адвокаты».
«Я наивно полагал, что выполняю свой гражданский долг, но когда меня начали спрашивать, я понял, что это всё игра, совершенно не смешная игра. Один из королевских адвокатов всё время пытался меня дискредитировать, используя разные уловки. Меня подробно расспрашивали, потому что я так критически высказывался об отсутствии дефибриллятора и о пустом кислородном баллоне. Меня пытались выставить полным идиотом».
«Мне дали в руки ксерокопию
«До этого мы как раз обсуждали состояние, которое называется фибрилляция желудочков — когда сердце не бьётся, но мышцы хаотически сокращаются. Я сказал, что это может быть фибрилляцией. Адвокат подскочил ко мне и довольным голосом произнёс: „На самом деле, доктор Филлипс, это просто тестовая запись, и бумага была плохо закреплена“».
«Я подумал, что он умная сволочь. Тут я уже отбросил свою наивность, сообразив, что меня пытаются представить дураком, и у меня мурашки по спине побежали. В другой ситуации я бы ему в лицо высказал всё, что думаю. Мы пытаемся понять, что случилось с этими погибшими молодыми людьми, или пытаемся выставить меня идиотом, добровольно согласившимся поучаствовать в спектакле? Тогда я подумал: „Хорошо, вот значит во что вы играете“».
«Адвокат обратил моё внимание на другую запись и спросил: „Что насчёт этой, что вы скажете?“ Я ответил так презрительно, как только мог: „Я ничего не могу сказать насчёт этой бумажки. Мне нужно знать некоторые детали о пациенте. Он в сознании? Дышит ли он? Прощупывается ли у него пульс?“»
«Адвокат посмотрел на судью Тейлора, и я заметил, что все широко улыбаются, потому что я начал играть по их адвокатским правилам. Первый адвокат сказал: „Ой, мы уже слышали ваши экспертные заключения насчёт дефибрилляторов. Я думаю, больше не о чем говорить“».
«Это было очень неприятно. Я пытался предложить хоть
Теперь, каждый год на годовщину трагедии доктор Филлипс размышляет о случившемся и до сих пор не верит во всё.
«Десятилетиями к футбольным фанатам даже собственные клубы относились с ужасным презрением и неуважением. На выездных играх это дополнялось презрением от местной полиции. Раз ты стоишь на трибуне — ты недостойный. Мы мирились с этим, потому что любили игру. Мы не понимали, в какой мы опасности».
«Когда ты находишься в толпе, ты всегда думаешь, что
«Смертельной эту давку сделало то, что ни полиция, ни стюарды стадиона не направили толпу в другое место. И это стало фатальной ошибкой».
«Я до сих пор ощущаю эту ужасную утрату. Эти молодые люди так бессмысленно погибли, просто придя посмотреть футбол, а к их семьям даже не прислушались и не попытались разобраться, что произошло».
«И ещё одно постоянно всплывающее воспоминание — это моё отвращение к этим юристам. Наверняка спустя час после заседания они сидели в баре, пропускали по стаканчику и смеялись над свидетелем. Это была игра — ужасная игра о жизни и смерти».
«Мы с братом оказались по другую сторону барьера, на поле. Вполне возможно, что инстинктивное решение перелезть через ограждение на другой сектор спасло наши жизни — ведь мы убрались оттуда, где спустя полчаса больше восьмидесяти человек умерло».
«Иэн на 13 лет младше меня, и не без моего влияния он стал преданным фанатом „красных“, я таскал его на стадион с самых ранних лет. Месяцами мне снились кошмары о том, чего мы едва избежали и о том, что могло с ним случиться».
«Нам просто невероятно повезло».
- Войдите на сайт для отправки комментариев