Хиллсборо: История выжившего

История болельщика «Ливерпуля» Дэмиена была опубликована в Liverpool Echo в 2010 году. Сегодня Liverbird.ru предлагает вашему вниманию её перевод.

Я всегда соглашался со словами Билла Шенкли, что лучший день английского сезона - это день полуфинала Кубка Англии.

Мне было 20 лет, и я собирался на свой второй подряд полуфинал Кубка на «Хиллсборо». Тот же стадион, тот же противник, и мы снова будем играть в красном. Я взял с собой «счастливый» шарф. Впрочем, в суевериях не было необходимости - я был уверен в повторении прошлогоднего сценария... победа, и «красные» снова на «Уэмбли»!

У «Ноттингема» была неплохая команда, но мы были лучше, лучше чем кто-либо. После взлётов и падений сложного сезона мы всё-таки дышали в спину «Арсеналу» в гонке за титул, хотя ещё в декабре все надежды казались смешными, и были в шаге от финала Кубка. Дубль должен был получиться и в прошлом сезоне. В этот раз мы оставили решение вопроса на самые последние месяцы, но вполне могли совершить невозможное.

Все ставили на то, что во втором полуфинале «Эвертон» обыграет «Норвич», так что перед нами маячила перспектива очередного скаузерского финала. На самом деле, лично я надеялся, что «Норвич» выиграет, потому что дерби - и так достаточно нервная штука, а тут ещё и желание выиграть трофей и вписать своё имя в историю, чтобы потом этим гордиться. Поражение в таком финале - это слишком жестоко. Гол Иана Раша и победа над «Эвертоном» в финале 1986 - это лучший момент и лучший день для меня как болельщика «Ливерпуля», но я хорошо помню и ужас от того, что мы проигрываем, когда нам забили первый гол.

Все травмированные вернулись в строй, мы вышли на самый пик формы - как раз вовремя. Мы снова были командой, на которую приятно смотреть, той самой командой, которая любого соперника размазывала по полу. Мой сезонный абонемент на Коп позволил мне добыть билет на Леппингз Лейн, и я был очень этим доволен. Я любил стоять на Копе и петь вместе со всеми. Если бы мне предлагали билет на сидячее место - я бы отказался, и вовсе не потому, что он дороже на несколько фунтов.

Я так горд нашим городом; наша команда прошла через все тернии, устраиваемые прессой, и достигла настоящего величия. В самых отдалённых уголках мира многие люди знают имя «Ливерпуль» именно благодаря команде. Хотя мы пока не очень соответствуем своим же стандартам прошлого, но мы всё равно всё ещё самый успешный клуб Англии - дома и в Европе.

Утром я встретился с Бейли - моим другом ещё со школьной скамьи, мы подобрали моего коллегу Джейми с его другом Скоттом. Джейми был счастлив ехать на матч на машине, а не автобусе. Мы могли ехать как нам вздумается, останавливаться когда захочется, даже выпить пива по дороге, а потом вернуться домой прямо к крыльцу. Бейли в последнее время не ходил на матчи, потому что уволился, но я раздобыл ему билет у знакомого, который вообще никогда не ездил на выезды. Несмотря на некоторое волнение «большого дня», мы были уверены в результате.

Задержки в движении не составляли большой проблемы. Понятно, что тысячи болельщиков, едущих на матч, не могут сделать это быстро, но мы выехали заранее. В конце концов мы добрались до города и зашли в «Horse & Jockey» провести время до матча... Счастливые минуты! Как и в прошлом сезоне, паб был полон «красными», распевающими свои песни. Лайвербёрд на моей груди...

В этом сезоне я уже ездил в Шеффилд на матч с «Уэнсдей», но тогда был холодный зимний день, а в этот раз стояла прекрасная солнечная погода.

В прошлом сезоне мы с друзьями первый раз приехали в Шеффилд смотреть матч на «Хиллсборо». Тогда мы завалились в первый попавшийся паб, но он оказался занят болельщиками «Ноттингема». Мы выпили там по пиву, стараясь не высовываться, проблем у нас не было, но никогда не знаешь наперёд, так что мы ушли оттуда и нашли другой паб, этот самый «Horse & Jockey», где были скаузеры.

Тогда, в 1988 году, даже в пабе «Форест» присутствие полиции было незаметно, так что в этот раз я был очень удивлён, когда полисмены заявились к нам, и меня поразило, как они обращались к фанатам «красных». Они чем-то напомнили мне охранников или вышибал из ночных клубов, знаете, вот это «Мы большие парни, и у нас есть униформа, так что мы будем обращаться с тобой, как с тем, во что не хочется вступать, а если ты на нас косо посмотришь - то мы быстренько испортим твой день».

Я рассказывал родителям после матча 1988 года о разнице в отношении полиции к нам и к болельщикам «Ноттингема», даже не подозревая, что спустя год такое же тупое поведение приведёт к ужасным последствиям и к смерти.

Выходя со стадиона после матча, очень легко случайно разделиться с друзьями и потеряться, особенно в чужом городе, так что я запомнил название улицы, где мы припарковались, чтобы в случае чего я смог узнать дорогу и вернуться к нашей машине. Джейми оставил машину на Дон Авеню, это было на некотором расстоянии от стадиона, как раз неплохо для пешей прогулки.

В «Horse & Jockey» была прекрасная атмосфера, никаких драк, только громкое и гордое пение. Я уверен, в мире просто не может быть другой такой команды, как наша. Я счастлив, что родился в Ливерпуле и что родился «красным»! Мы провели в пабе около часа, но никто не напивался в стельку, как потом лгали в прессе, чтобы оправдать провал служб безопасности. Для тех, кто лгал и кто очернил имена погибших, чтобы прикрыть собственные промахи, у меня нет ничего кроме презрения. Стоило бы быть людьми и публично внести ясность, и опровергнуть ложь, которая принесла столько боли. Всё, что я могу сказать - что все мы когда-то ответим за свои дела перед Создателем.

Теперь сложно сказать почему, но мы пошли к стадиону чуть раньше, чем могли бы. Наверное, я просто очень хотел попасть именно в центральный сектор, а если бы мы взяли ещё по пиву, то там было бы уже слишком много людей. На Копе я всегда стоял в центре, в том самом месте, откуда начиналось пение, и на чужих стадионах тоже всегда старался оказаться в центре нашего сектора. Атмосфера на полуфинале всегда прекрасна, в каком секторе вы бы ни находились, но я всё равно хотел быть в середине, так что мы прогулялись до стадиона и без всяких очередей прошли через ворота С.

Ещё по пути к стадиону мы договорились, что если вдруг мы случайно разделимся в толпе, то после матча встретимся у касс стадиона. По пути я заметил ещё одно отличие от прошлогоднего матча - на подходе к стадиону не было ни одного полицейского контроля, где проверяли бы билеты, но я не задумался об этом.

После обычного досмотра на входе и покупки программки мы с Бейли пошли прямо в туннель - и на средний сектор. Это был очевидный путь, чётко обозначенный вход на трибуну сразу за турникетами - и никаких бросающихся в глаза знаков, направляющих людей в другие стороны. Джейми и Скотт не пошли с нами. Они и раньше редко бывали в центре Копа, и решили поступить как обычно. Тем более, как они сказали, в прошлый раз в среднем секторе была ужасная давка.

Часы на соседней трибуне показывали 2:15. Как я уже сказал, для меня это было слегка рановато. Обычно я приходил на Коп около 2:30, потому что позже людей было уже слишком много, и попасть в середину становилось невозможным. Толпа постепенно росла, некоторые уже начинали распеваться. Казалось, всё шло хорошо. Мы на марше с армией Кенни...

Когда вы находитесь в большой толпе, то не можете видеть, что происходит даже в нескольких ярдах от вас. Большая открытая терраса Копа позволяла свободно перемещаться и бродить по ней куда угодно. Терраса Леппингз Лейн была меньше, и разделена на «загоны» специальными ограждениями, придуманными именно для того, чтобы болельщики находились в строго определённом месте. Большинство фанатов, наверное, и не подозревали, что пространство сразу за воротами разделено на два загона, и ещё отделено от боковых секторов такими же ограждениями. Бейли, например, не знал этого до того, как увидел съёмки с поля после трагедии, да и я тоже только потом узнал, что мы были в «загоне» под номером 4. Ещё одно ограждение - между трибуной и полем - не позволяло фанатам выбегать на газон. Я всю жизнь видел такие стадионы и посещал их, и это не казалось чем-то неправильным и не заставляло задуматься. В конце концов, человек, заплативший за развлекательное мероприятие, обычно уверен в своей безопасности.

Мы опирались на разделительный барьер, как и обычно на Копе. За столько лет мы хорошо научились «плавать» по волнам движения толпы. Теперь на стадионах всё происходит совсем по-другому. Сейчас, когда кто-то в волнении вскакивает со своего места, это вынуждает всех стоящих сзади тоже встать, чтобы видеть происходящее на поле. А раньше обычно кто-то подавался вперёд, чтобы лучше видеть игру, и вызывал эффект домино, который останавливался у разделительных барьеров. Находиться впереди толпы, прижимающей тебя к разделителю, было травмоопасно, так что я всегда старался стоять перед барьером, чтобы люди были передо мной. Будучи молодым, спортивным, и в общем мелким парнем, я спокойно мог протиснуться мимо людей в любое место.

Когда я вспоминаю дальнейшие события, то не могу с уверенностью сказать, что было во сколько. Позже я узнал из полицейских видео, что я вышел со стадиона около 3:45.

Давление толпы всё усиливалось, и парни по другую сторону моего барьера уже с трудом боролись с натиском. Это было очень плохо, и становилось всё хуже. Толпа не накатывала волнами, а просто постоянно увеличивалась. Я был на многих матчах, когда давление толпы было не очень комфортным и контроль над собственными передвижениями иногда терялся. Видел много случаев, когда люди падали в обморок, и их по рукам передавали над головами вниз, в руки ребят из скорой. К счастью, я никогда сам не попадал в такие ситуации.

За моим плечом стоял мужчина лет тридцати на вид, с длинными серыми волосами, в тёмно-синей рубашке. Он пытался хоть как-то отодвинуться от барьера и попросил нас о помощи. Сначала он пытался залезть под барьер... «Эй, ребята, помогите-ка тут, подтолкните меня назад». Мы попытались упереться, чтобы он оттолкнулся от наших спин, но наши движения тоже были ограничены, и он не смог ничего сделать. Потом мы попытались подтолкнуть его снизу, чтобы он смог забраться на барьер, но и это не помогло, он не мог сдвинуться с места.

С другой стороны от меня мужчина, тоже лет тридцати, вроде бы с усами, был уже практически без сознания, он даже не пытался ничего сделать, только умолял: «Пожалуйста... пожалуйста... пожалуйста...»

Футах в шести передо мной парень сказал: «Ребята, давайте-ка попробуем вытащить эту девочку отсюда». Люди стали ему помогать. Девочка выглядела лет на двенадцать, темноволосая. К сожалению, я не знаю о её судьбе.

К тому моменту пение вокруг уже прекратилось, всем было не до него. Были крики о помощи, крики боли и крики в сторону полиции, чтобы они открыли ворота в ограждении. Полиция полностью игнорировала обращения. Поймав взгляд одного из полисменов, я тоже закричал ему про ворота. Он просто посмотрел на меня и жестом показал, чтобы я отодвинулся назад, что, конечно, было совершенно невозможно. Казалось, что ворота внизу открылись под давлением людей, но мне показалось, что полиция загоняет толпу обратно внутрь.

Из звуков вокруг я сделал вывод, что команды вышли на поле. Помню, я подумал: «О нет, они собираются начать игру». Эй, сначала надо разобраться с проблемой за воротами! Я не мог видеть, что происходит, и где чьи ворота, потому что меня толкали сзади, и некоторое время я мог смотреть только вниз. Я пропустил стартовый свисток, но это было уже неважно.

Я даже не представлял, что в самом начале матча Питер Бирдсли попал в штангу, пока не прочитал об этом в Liverpool Echo несколько дней спустя. Я слышал, он очень волновался по поводу того, что это могло вызвать движение в толпе, которое привело бы к ещё большим травмам. Там, где находился я, ситуация уже была критической, и я не могу сказать, что это ухудшило её или улучшило.

Когда я узнал про удар Бирдсли, меня это очень поразило; я никогда даже не думал о том, что происходило на поле в эти шесть минут. Я снова поразился несколько лет спустя, когда узнал, что у «Форест» было два угловых возле нашего сектора - я не знал и об этом. Просто подумайте об этом - я проехал столько миль, я так хотел увидеть этот матч, и он ведь проходил прямо передо мной - но я пропустил всё! Да и если бы я что-то видел, я всё равно вряд ли был бы заинтересован происходящим на поле.

В какой-то момент я заметил, что кто-то подошёл к Брюсу Гроббелару и разговаривает с ним, но я всё ещё не видел, чтобы к нам спешила какая-то помощь. Я понимал, что у меня проблемы, что я в настоящей опасности. Я думал: «Надеюсь, мама пока ничего не знает, она будет очень волноваться». Я знал, что отец наверняка слушает комментарий матча по радио.

Несмотря на просьбы к полиции открыть ворота, ничего не делалось. Я понимал, что если я хочу выбраться отсюда, то мне придётся самому что-то делать... я знал, что я должен выбраться! Как вообще происходящее с нами могло быть пропущено, или, что гораздо хуже... проигнорировано?

Мне пока хватало воздуха, чтобы дышать. Я старался оставаться спокойным и сосредоточенным на том, как мне выбраться из этой передряги. Матч остановили, но мы этого не видели. Мы с Бейли заметили нескольких парней, которые буквально по головам пробрались мимо нас вниз, к воротам. Мы согласились, что это единственный способ вылезти отсюда, но мы были так зажаты, что с трудом могли двигаться. Мне повезло - я держал руки выше пояса, и мог ими шевелить, многие не могли и этого. Я всегда стараюсь на матчах держать руки повыше, что помогать себе двигаться. Отец всегда говорил мне, что нужно знать выход из любого места, где ты находишься, и знать, как выбраться из проблемы. Это теперь и в моём характере.

Уж не знаю как, но Бейли удалось наполовину подняться над головами людей. Я протянул руку и подтолкнул его снизу, и внезапно он оказался над толпой. Я закричал «Достань меня!», но у него не было возможности помочь мне. Он пополз по толпе вниз, к ограждению. Я видел, что он выбрался, и был рад. Я крикнул ему: «Просто выберись отсюда, Бейли, выберись!»

Я не знаю, сколько ещё прошло времени... Я всё-таки верю, что иногда, в моменты особой нужды, ты можешь найти в себе силы, о которых и не знал. Добавьте к этому чуть-чуть удачи, которая, к великому сожалению, далеко не всем улыбнулась в этот день. Каким-то чудом мне удалось вырваться наверх, наполовину над толпой. Какой-то парень, сам застрявший в этой толпе, протянул мне руку. «Давай-ка, парень!» Я опёрся ногой и смог выбраться наверх полностью. Я довольно быстро прополз разделявшие меня и ограждение футов 20. Когда я подобрался к воротам, кто-то крикнул мне: «Тут люди умирают!». Но я уже сам это знал...

Я взялся за верхний край ограждения и собирался было вылезти наружу, когда полисмен агрессивно схватил меня обеими руками за грудь и остановил меня. Он кричал на меня, пытаясь затолкать меня обратно, и я цитирую: «Ты чёртов ублюдок!» [«You fu**ing twat!» - прим. переводчика]. Он не собирался выпускать меня, но и я не собирался возвращаться обратно. Обычно вы не идетё против полиции, если хотите избежать проблем, но я понимал, что в этот раз всё по-другому, и я изо всех сил старался протиснуться мимо полисмена. В конце концов у меня получилось, фактически он сам стащил меня с ограждения и бросил на дорожку вокруг поля.

Я поднялся на ноги и оказался на газоне прямо за воротами. Впервые я стоял на поле во время матча. Я увидел у ворот молоденькую девушку, которая сидела на земле и плакала; я постарался её успокоить. «Ты же всё равно наверняка хотела попасть на поле после матча, так?» - сказал я, и она улыбнулась. У неё не было никаких травм.

На газоне лежали люди, и другие пытались привести их в чувство, делая искусственное дыхание. Некоторым было очень плохо. Я увидел мужчину в очень грязных брюках.

Я и сам опустился на поле и заплакал, но быстро собрался с духом и перестал. На моих джинсах осталась трава, и я подумал, что поле наверняка утром поливали. Я попытался найти Бейли, но, к моему удивлению, его не было поблизости. Многие мои знакомые собирались ехать на матч, но в тот момент я встретил только Фила с работы. «Ты в порядке?» - спросил я, и он ответил положительно.

Фанаты «Ноттингема» вовсю распевали «Скаузеров в Европе не будет», намекая на то, что пост-эйзелевский бан скоро закончится для английских клубов, но не для «Ливерпуля». Я прокричал им «Заткнитесь!», но сейчас я думаю, что они просто не понимали, что происходит на нашей трибуне.

Я заметил, что некоторые фанаты переносят раненных на рекламных щитах на другую сторону поля, подальше от хаоса, творившегося возле наших ворот, видимо, к медицинской помощи. Я спросил одного парня, не помочь ли ему перенести ещё одного пострадавшего, но он ответил: «Давай сначала попробуем восстановить ему дыхание».

Я подошёл к краю поля и тоже снял один из рекламных щитов, ободрав при этом палец на правой руке. Единственная травма, которую я сам получил в тот день (как я узнал чуть позже) - синяк на спине в форме руки, с чётко видным отпечатком двух пальцев. Это не был след от удара, а только свидетельство того, как сильно были сдавлены люди.

Я подошёл к мужчине, который лежал на земле без сознания. Я уверен, что он был уже мёртв - в глубине души я знал это - но я слышал много историй о том, как удавалось реанимировать человека в казалось бы безнадёжном случае. Рядом были ещё пару молодых людей, один из них - полицейский. Секунду поколебавшись, я решил всё-таки перенести парня в другой конец поля и стал укладывать его на щит, думая про себя «Давай же парень, ты можешь выжить». Он был невысокого роста, наверное, чуть старше меня, темноволосый. Его рот был открыт, а глаза закрыты... Молодой констебль в этот момент быстренько нас оставил и куда-то ушёл. Мне показалось, он был доволен, что кто-то взял на себя эту задачу. Возможно, он ушёл, чтобы помочь кому-то ещё, я не знаю, но у меня такого впечатления не сложилось. Мы быстро, как смогли, перенесли болельщика на другой конец поля, в левый угол, и оставили на попечение волонтёров из скорой. Если бы я знал, как делается искусственное дыхание, я бы постарался ему помочь.

В основном (хоть и с некоторыми исключениями) помощь пострадавшим оказывали те, кто сам только что спасся из давки. Полиция не давала никаких инструкций, не командовала действиями, и немногие из них решались что-то делать по своей инициативе. Я повторю ещё раз - исключения были. Я не хочу очернять тех полицейских, которые пытались спасти жизни болельщикам. Но если посмотреть в целом и в общем - они были слепы к происходящему, и когда они разобрались в том, что случилось, они были в шоке. Их помощь в итоге была слишком мала и пришла слишком поздно.

Потом, как я помню, полиция стала в линию через поле, чтобы отгородить нас от болельщиков «Форест», которые до сих пор не поняли, что происходит. Я подошёл к одному из полицейских, к офицеру, а не рядовому, и спросил, не требуется ли моя помощь в чём-то. Он ответил отрицательно, сказав, что ситуация уже под контролем. Тогда я покинул поле через туннель для игроков. Проходя мимо раздевалок команд, я столкнулся с Десом Уолкером и Ли Чепменом, и оба с настороженностью посмотрели на меня. Я заметил телефон и решил позвонить родителям, сказать им, что я в порядке. У меня не нашлось мелочи, какой-то фан «красных» дал мне фунтовую монетку... спасибо, друг.

Я поговорил с мамой, сказал, что со мной всё хорошо, и попросил её позвонить родителям Бейли. Мы потеряли друг друга, но я видел, что он выбрался оттуда и не был ранен. Когда я повесил трубку, стюард сказал, что больше по телефону звонить нельзя! Какого чёрта? Чем мы вредили? Самим фактом, что мы фанаты, и находиться там нам не положено? Даже при том, какой ад произошёл только что? Другие фанаты начали уговаривать стюарда и ругаться, но я не знаю, чем закончилось дело, потому что ушёл.

Выйдя со стадиона, я обошёл его и вернулся к входу на «Леппингз Лейн». Какой-то парень остановил меня и посоветовал не ходить на трибуну, чтобы не видеть шокирующих сцен. Я возразил, но он очень настаивал, так что я пошёл в обход. Я понимал, что парень имеет в виду, но я уже видел всё, и не мог представить ничего хуже. Тем не менее, я благодарен ему за заботу.

Мой шарф каким-то образом остался на мне, но теперь я снял его. В первый раз за всё это время я услышал громкоговоритель на стадионе, но не мог разобрать, что именно говорят. Через проём между Западной и Южной трибуной я видел поле и скорую возле наших ворот. Они же не собираются возобновить матч, нет? Это было бы невыносимо, я бы не смог смотреть, если бы они стали играть. Нет... я знал, что не смог бы... Так что я пошёл прямиком к кассам, чтобы встретиться с друзьями.

По пути я встретил своего знакомого, Белли, у него на ноге был гипс. «Ох, ты это там получил?» - «Нет, всё в порядке, я пришёл сюда с этим». Мы оба ждали людей, с которыми мы приехали на матч. Я прождал, казалось, вечность, и решил, что ребята уже ушли к машине, так что я пошёл проверить. Свернув на Дон Авеню, я увидел машину Джейми, но возле неё никого не было. Пришлось ждать дальше.

Погода всё ещё была прекрасной, но я стоял в тени, и меня бил озноб. Куртки у меня не было, я был в одной ливерпульской майке. Я мог бы перейти на солнечную сторону улицы, но не хотел, чтобы ребята меня заметили не сразу, даже если бы это были пару секунд. Напротив меня несколько «красных» стояли у микроавтобуса и тоже ждали товарищей. У них на радио был включен комментарий матча «Эвертона», наверное по привычке, но никто его не слушал.

Парень вышел из дома, возле которого я стоял, и спросил, в порядке ли я. Мы поговорили, я сказал, что уверен в том, что пресса всё свалит на нас, но он не должен этому верить - это не наша вина. Он сказал, что знает это, что он уже говорил со своим братом, который был стюардом на матче, и что брат рассказал ему, что всё произошло по вине полиции, а не болельщиков. Парень предложил мне зайти и выпить чаю, но я отказался. Тогда он предложил мне воспользоваться его телефоном и настоял, сказав, что не возьмёт с меня денег (это сострадание стало типичным для жителей Шеффилда в тот день). Я воспользовался этой возможностью и сам позвонил родителям Бейли.

Вернувшись на улицу, я продолжил ждать ребят. Как раз когда «Эвертон» выиграл, мои друзья, все трое, вышли из-за угла. Они подбежали ко мне, и мы обнялись. Они очень волновались, что больше никогда меня не увидят.

Подавленные, мы ехали домой, постоянно слушая новости по радио. Джейми и Скотт не попали в давку. Бейли сразу ушёл к краю поля, когда вылез за ограждение, он даже не слышал, как я кричал ему. Я рассказал, что уже позвонил его родителям. Мы попросили Джейми высадить нас пораньше, чтобы ему было проще добраться до дома, а сами пошли пешком. Какой-то парень спросил у нас: «Эй, ребята, там всё так плохо?» - «Да, ужасно...» На подходе к дому мы встретили двух наших соседок, Линду и Одри. Они ждали возвращения с матча своих мужей, Дейва и Джеффа.

Одри как раз позвонили и сказали, что Джефф в порядке, но у них пока не было никаких новостей о Дейве. Я постарался успокоить их, рассказал, что сейчас сложно вернуться оттуда быстро, и что телефонные линии не выдерживают нагрузок. Когда мы ушли от них и завернули за угол, я поделился с Бейли своими сомнениями. Дейв и Джефф должны были быть вместе, так почему они знают про одного, но не знают про второго? Я думал, что все выжившие должны уже быть на пути домой, или уже дома, а пострадавшие наверняка уже в госпиталях, откуда тоже сообщили бы родным.

Когда я вернулся домой, мама обнимала меня и всё время плакала. Только когда я сам стал отцом, я понял, что должны были чувствовать мои родители. Они потом сказали, что если бы знали, через что мне придётся пройти в этот день, то, наверное, не стали бы меня рожать.

Мой товарищ Терри узнал о случившемся и пришёл узнать, всё ли в порядке. Отец поехал отвезти Бейли домой, хотя тот и сопротивлялся.

Другой мой друг Энди приехал с «Вилла Парка» с отцом и тут же кинулся к нам, чтобы удостовериться, что я жив. Они даже не праздновали победу «ирисок» по пути домой, когда услышали новости по радио.

Терри вернулся вечером и потащил меня пройтись и выпить по стаканчику. Думаю, мне это было нужно. Мы пошли в «Тоби» и встретили там Дерека - он был в полном шоке от случившегося. С Дереком, его друзьями и его двумя сыновьями мы часто встречались в баре «Oakfield» перед и после матчей.

Терри отвёз нас в бар в Саутпорте. По пути я рассказал ему, что волнуюсь за Дейва. Вообще я плохо помню этот вечер, уверен, что было совсем невесело. Когда я вернулся домой, я плакал, пока не уснул.

Утром меня разбудила мама и сказала, что Дейв погиб. Он жил недалеко от нас, на той же улице. Прекрасный человек, он так любил свою семью, и столько лет болел за «Ливерпуль». У него осталось двое детей. Я сам купил Дейву билет на «Хиллсборо», потому что мне было удобнее, чем ему, забрать билеты в обеденный перерыв. Когда я пришёл отдавать билет, его не было дома, и я оставил билет Линде. Последний раз я говорил с ним за день до этого. Наши сезонные абонементы давали нам несколько дней, чтобы обзавестить билетами. Дейв позвонил мне и спросил в своём шутливом стиле: «Эй, где же в конце концов мой билет, а?». «Не волнуйся, я заберу их завтра». Помню, в 1985 году он не смог поехать в Ньюкасл на матч и отдал мне свой билет. И как обычно, не взял с меня денег... «Я рад тому, что он попал в хорошие руки», - шутил он. Дейв и Джефф брали меня с собой на «Уэмбли», и знакомили со своими друзьями...

Мама ещё сказала, что Джефф выжил. Он только недавно переехал с нашей улицы в новый дом. Молодые фанаты часто смотрят на «бывалых» болельщиков и стараются быть на них похожими... Джефф, как и Дейв, часто снабжал меня и моих друзей билетами на выездные матчи... «Бери себе, я это всё уже видел, сынок».Став семейным человеком, Джефф стал гораздо реже ездить на выезды. Я любил поговорить с ним про команду, он очень хорошо разбирался в футболе и очень любил «Ливерпуль».

Отец съездил в воскресенье на работу, но вернулся очень рано. Телефон постоянно звонил - все друзья и знакомые проверяли, в порядке ли я. Еле-еле, в слезах, я сходил в магазин за сочувственными открытками для Линды и детей... Можно сказать, что пострадавшими были все. У всех был кто-то, кто ездил на этот матч. Трагедия поразила самое сердце нашего сообщества. Скаузеры хорошо известны своей любовью к футболу... В те дни горе буквально разливалось в воздухе, это было просто ужасно. «Радио Сити» целыми днями играли только медленную музыку. Они потом получили какую-то награду за проявленную чуткость.

В воскресенье я впервые за долгое время сходил на мессу. Мне рассказали, что двое ребят из моей школы попали в больницу в Шеффилде. Маленький Робби (чья старшая сестра училась в моём классе) был в тяжёлом состоянии, но, к счастью, выжил. Стив, который был старше меня на год и с которым мы часто играли в футбол, тоже получил серьёзные повреждения.

Я снова поехал в «Тоби» вечером. Мы встретились с некоторыми знакомыми, которые тоже были на матче и попали в давку. Все были рады видеть друг друга целыми и невредимыми. Один из ребят показал свою фотографию в газете - он помогал вытаскивать людей на трибуну над нашей террасой - он и сам спасся именно так.

В «Тоби» кто-то сказал мне, что погиб Сеф. Я не сдержался и расплакался на людях. Мужчины так не поступают, нет? Мы с Сефом не были хорошими друзьями, но я знал его со школы. Все его друзья, с которыми он был на матче, - Стиви, Робби, Тони, Джейсон - все выжили. Джейсон написал о них пятерых красивое стихотворение, я до сих пор его храню.

Я кое-как пошёл на работу в понедельник. Все коллеги подходили ко мне, радуясь, что я жив. Мне пришлось успокаивать Колина, который был младше меня, - он плакал в туалете. Мой коллега Ник выжил. На обеде все сказали мне идти домой - я даже не мог ничего есть. Мой начальник был в ужасе, когда я рассказал ему обо всём, что случилось. Я продержался до трёх часов и ушёл, отпросившись на всю неделю.

Я сходил навестить Линду - к ней приехала вся семья. Когда она открыла мне дверь, я не смог ничего сказать и заплакал (на этом месте я впервые заплакал, когда писал эти строки). Дети Дейва, Пол и Кейт, смотрели на меня с улыбкой. Линда обняла меня: «Ты отличный парень». Я плакал всю дорогу домой. Линда стоически восприняла удар судьбы. Она разрешила мне оставить на могиле Дейва мою ливерпульскую шляпу с несколькими словами...

Мои родители чувствовали себя виноватыми перед Линдой - я вернулся к ним, а Дейв к ней - нет. Я иногда встречаю его детей в городе, и это всегда заставляет меня чувствовать свой возраст. Пол ходит на матчи, у него даже есть абонемент.

По совету родителей я всё-таки сходил к врачу.

Мы с родителями сходили на «Энфилд», чтобы, как и тысячи других людей, почтить память погибших и оставить цветы. Когда мы пришли, очередь перед входом была длиной с милю - так что я оставил шарф и старую майку возле одного из домов на Энфилд Роуд, где уже многие до меня оставили свои цветы. Мама опять расплакалась, и к нас подошёл стюард с вопросом, потеряли ли мы кого-то из близких. Мама обняла меня и сказала, что чуть не потеряла меня. Тогда стюард провёл нас к воротам на стадион, и я провёл родителей по полю, обходя ковёр из цветов, которые делали воздух сладким. Я показал им, где стоял, а папа показал, где был его сезонный абонемент.

Похороны Дейва и Сефа были очень тяжёлыми. Проститься с Дейвом пришли Алан Хансен и Ронни Уилан, и Иан Снодин из «Эвертона». Терри Макдермотт и Фил Томпсон были на похоронах Сефа, и его любимый игрок Гэри Маббут из «Тоттенхэма».

Все новости в те дни рассказывали только о «Хиллсборо». Прошло много времени, пока что-то другое смогло сместить эту тему из заголовков. Все флаги были приспущены. Я вернулся на работу, и вроде бы держался, но потом меня совсем накрыло. У меня было ощущение, что я разбился на тысячи крохотных кусочков. Я всё время был как в тумане и не мог сконцентрироваться. Я часто отпрашивался с работы и был не самым полезным работником. Двое моих коллег, которых я плохо знал, погибли на «Хиллсборо». Я часто злился, и пару раз даже накричал на маму. Иногда, во время игры в футбол, крики игроков напоминали мне крики со стадиона, и я уходил.

Я пошёл на консультации отчасти из-за этого, и теперь понимаю, что поступил очень правильно. Я изо всех сил старался справиться с ситуацией. Посещения Центра пострадавших на «Хиллсборо», открытого на Энфилд Роуд, помогли мне понять, что моя травма была понятна, ожидаема, и не была признаком слабости. Линда работала в этом центре, и мы много общались. Она даже иногда заходила ко мне домой.

После всей лжи в прессе я, как и многие другие, решил подать жалобу на действия полиции. Меня не интересовали деньги - я просто не хотел, чтобы они остались безнаказанными. Я знал правду и хотел, чтобы её знали все - ничто другое не было для меня важным. Я не хотел, чтобы кого-то посадили в тюрьму - это не вернуло бы погибших. Мне хотелось, чтобы мир знал, что там случилось, почему так произошло, и чтобы в произошедшем обвиняли тех, кто в этом действительно виноват. И я не думаю, что кое-кому нужно было позволять уйти в отставку и таким образом избежать всех последствий. Ещё я хотел, чтобы те, кто лгал о трагедии, были разоблачены. Я не думаю, что я когда-либо смогу их всех простить.

Как и Джон Олдридж, я не хотел, чтобы мы играли дальше, но нам пришлось. Я ходил на все оставшиеся домашние матчи в лиге, но стоял в стороне, там, где было поменьше людей. Когда на переигровке полуфинала мы пели «Мы на марше с армией Кенни», я плакал. Первый матч на «Энфилде» (волей судьбы именно с «Форест») - я ушёл, когда мы получили пенальти, я просто не мог радоваться с остальными. Женщина на выходе со стадиона меня утешала... я проплакал всю дорогу до станции.

В следующем сезона я на автопилоте несколько раз ходил на матчи, но на «You'll Never Walk Alone» начинал плакать и уходил. Три четверти своих билетов из сезонного абонемента я отдал коллеге за какую-то мелочь. Я думал, что никогда не смогу вернуться. Болеть за «Ливерпуль» было слишком сложно, слишком... подавляюще. Я точно знаю, почему ушёл Кенни. Возможно, лучший наш игрок и очень успешный тренер. То, как он вёл себя, как он помогал нам всем после трагедии - это заслуживает уважения и любви.

Один наш родственник, Боб, был владельцем абонемента в ложу, в ряду сразу за директорскими местами - хорошие места, где можно было спокойно сидеть. Он был настоящий джентльмен, и он отдал мне свои билеты на два последних матча сезона 1989/90, и именно это вернуло меня обратно. Иногда я думаю, были ли правда эти билеты ему не нужны, или он говорил с родителями о том, как мне помочь? Спасибо, Боб, покойся с миром. Я обновил свой сезонный абонемент в 1990 после того, как папа поговорил с кем-то в билетной службе. Я вернулся. Я снова преданный фанат, хотя всё уже никогда не будет так, как раньше.

Я поучаствовал в расследовании, давал показания полиции Уэст-Мидлендс. Потом они снова пришли ко мне сообщить, что полисмена, который не выпускал меня с сектора, звали сержант Свифт. Они спрашивали, хочу ли я подать на него жалобу, и я отказался. Я говорил о нём только потому, что меня просили рассказать всё. Они и видео мне приносили. Да, он ошибся, но он был в ужасной ситуации. Потом в полиции мне рассказали, что многие отзывались об этом сержанте хорошо, что он помогал им, так что он сохранил своё доброе имя.

В 1991 году я ездил в отделение Королевских ВВС Роутон, в Суиндоне, встречался там с майором, доктором Гордоном Тернбуллом, который был психологом. Он беседовал со многими выжившими на «Хиллсборо», и он говорил, что мы все похожи по состоянию на ветеранов войны в Персидском заливе, с которыми он работал. Когда он в первый раз беседовал со мной в 1990 в Ливерпуле, он поставил мне диагноз «посттравматическое расстройство средней тяжести».

Ещё долгое время, когда я шёл куда-то попить пива, я возвращался в слезах. Я не могу сказать, что меня преследовали какие-то события, меня просто беспокоил постоянный вкус горя и ужаса, и беспокоило то, как на нас всех отразятся эти события, и я был недоволен несправедливостью шедшего судебного процесса. У меня всегда были совершенно особые отношения с мамой, и я понимал, что тот её любимый сын, который уехал утром на матч в Шеффилд, он никогда не вернулся домой. Я чувствовал это даже лучше, чем она. Ей тоже было тяжело, она переживала, что её не было дома утром, и она со мной не попрощалась.

Вы ожидаете правды. Вы воспитаны думать, что британское - самое лучшее, и когда обнаруживается обман, вы чувствуете боль и обиду от предательства. Вы ожидаете, что власть имущие будут справедливы - это же их работа? - но они далеки от этого. Я думаю, по всей стране большинство людей прямо скажет, что основной причиной трагедии стал провал служб безопасности и полиции - и все они будут правы. Тем не менее, ещё есть те, кто не знает правды, кто верит вранью про пьяных болельщиков, не имевших билетов. Как они могли так с нами поступить? Почему? Я не помню бомбёжек Второй Мировой войны, но уверен, что именно «Хиллсборо» - самый чёрный день для нашего поколения. Именно поэтому безоговорочные извинения - а не лекции о том, что надо жить дальше - это самое важное. Они должны придумать хорошие заголовки и сделать это главной темой шестичасовых национальных новостей. И сказать, что это всё враньё, и сказать всем, кто верил этому бреду, что им пора поумнеть. Они должны чётко и ясно показать, что это всё было ложью. Ложь, а не ошибки... ложь! Только после этого нам будет о чём поговорить с этими бессердечными сволочами.

Это история для сторонних людей, как любая история, которую мы слышим, но для нас это не просто история. Как бы мы ни желали, чтобы этого не случилось, - это часть нас, мы живём с этим. Бог знает, если бы я мог изменить одну-единственную вещь - я бы сделал так, чтобы это не произошло. Но это было. Если газета Liverpool Echo проработает ещё 125 лет, то и тогда они будут писать о «Хиллсборо» как о самом определяющем моменте нашей истории.

Я оптимист по натуре, но могу сказать честно, что с того самого дня солнце никогда не светило для меня по-настоящему. Сейчас я стал отцом, и не могу уже так говорить, но раньше - раньше я бы променял свою жизнь на то, чтобы это исчезло из нашей истории. Я снова научился улыбаться и смеяться, но это заняло много времени. Теперь я могу спокойно оглядываться на те события и спокойно их оценивать. Я ещё ни разу не пропустил и никогда не пропущу ежегодную мемориальную службу. Важно справляться со всем, что происходит в жизни, иначе горечь просто съест тебя целиком.

Первое время у меня иногда были периоды чуть ли не депрессии, когда весь мир казался мне сплошным разочарованием, серым туннелем без всякого света в конце, но любовь моих близких и друзей помогла мне. Я очень удачливый человек, ведь вокруг меня столько прекрасных людей. Я и вправду никогда не был один. Было утешением знать, что многие хорошо понимают, что я чувствую. Мне часто делали послабления, зная, почему я не в порядке. Мы все очень сплотились друг с другом.

Вслед за командой я объездил много городов, и встречал многих замечательных людей. Моё любимейшее после Ливерпуля место - Глазго. «Жизнь прекрасна, не так ли? Всё что нужно для счастья - это зелёная трава и мяч» - это моя любимая цитата Шенкса. Самое лучшее прзднование гола для меня - это победный гол Майкла Оуэна «Арсеналу» в финале Кубка в 2001 - второй мой любимый гол после Раши.

Хорошо задокументировано, что клуб подавал протест из-за того, что нам выделили меньше билетов на матч, чем «лесникам», хотя наша средняя посещаемость превышала их чуть ли не в два раза. Многое известно и о лжи в прессе. Мы, фанаты, стали жертвами неспособности властей хорошо выполнить свою работу. Важно учиться у истории. Если история искажена - это неправильно, и я имею в виду не только боль людей. Если бы наши фанаты были виновны - я бы так и сказал, и тогда я хотел бы, чтобы мы больше не повторяли этих ошибок.

Я никогда не писал ничего подобного раньше. Есть нормальные писатели, которые могли бы рассказать об этом лучше, и есть люди, которые потеряли больше, чем я. Тем не менее, Питер Керни из Hillsborough Justice Campaign помог мне понять, что каждый кусочек правды очень важен, так что вот мои «свидетельские показания». Если это хоть одному человеку поможет лучше понять произошедшее в тот день - значит, я писал не зря.

Мой шестилетний сын Джеймс ещё об этом не знает, но именно он стал для меня последним поводом написать этот текст. С прошлого года я стал иногда брать его на домашние матчи, и ему нравится... уже пятое поколение нашей семьи, которое смотрит матчи с Копа. Однажды он спросит у меня об этом, и будет очень важно, чтобы он узнал правду (надеюсь, он не пройдёт через то, через что прошёл я).

Я теперь понимаю, почему всё это время Джефф говорил, что он легче переносит всё это, чем я. Даже несмотря на то, что он потерял Дейва, и ему пришлось ездить на опознание, но у него были его дети, ради которых нужно было жить дальше.

Джеймс снова зажёг для меня солнце - я просто не могу описать, как я счастлив. Я так богат, как ни один другой человек. А моя дочь Бекки - самая красивая принцесса на свете.

Покойтесь с миром, 96. Да свершится правосудие.
You'll Never Walk Alone